Все хорошо, мам
Шрифт:
От мяска Алекса передернуло. Нет, никогда не выбить из Заи тюменский сленг. Впрочем, какая разница. Глупо цепляться к словам, когда тебе осталось жить год. Или два.
Заигравшись в человека, балансирующего на краю могилы, Алекс действительно часто думал о том, что бы он сделал, приключись с ним такая неприятность. Первым делом, конечно, бросил бы работу и уехал куда-нибудь в Никарагуа. Возможно, даже с Заей. И с Прокопом. Старик бы фотографировал разруху и нищету. Алекс бы пил вино по утрам. Или даже ром. А потом запускал
Человеку вообще нужно мало вещей: шорты, футболка и штопор.
Он бы удалился из соцсетей.
Над змеем, высоко-высоко в небе ртутной каплей летел маленький самолет. На Земле стояли огромные Алекс и Зая и отбрасывали длинные тени. Пассажиры, которые выбирали, курицу или рыбу, на высоте десять тысяч метров и скорости 850 км в час, и замершие люди на Земле существовали в одном мире и в то же время абсолютно разных. В водах третьей вселенной плавал плод нелюбви невольных мошенников и готовился к школе, поллюциям, ЕГЭ и часу быка.
Зая направила телефон на змеиный хвост, на белый самолетный росчерк и послала картинку во всемирную сеть. Момент истины обрел цифровое подтверждение.
Когда Алекс, согласно собственному сценарию, опубликовал пост о том, что прекращает традиционное лечение и отныне намерен просто верить в чудо, подписчики, следящие за историей его кончины, оживились не на шутку. Кто-то писал, что он сумасшедший. Кто-то, наоборот, поддерживал и хвалил. Один пенсионер из Ростовской области даже предложил приехать к нему в деревню – поправлять здоровье отваром из земляных червей.
Однако последовавшая за плачевным текстом публикация о том, что последнее – тьфу-тьфу, крайнее – обследование показало, что после духовных, лично миссионером Алексом придуманных практик опухоль вдруг уменьшилась, привела к неожиданному результату. От пошедшего на поправку блогера стали отписываться. Комментариев и лайков оказалось преступно мало.
– Конечно, – сокрушалась Зая, – народ уже почти плясал на твоих костях, а тут на тебе – опухоль у него скукожилась! Ты разочаровал людей, дорогой мой Алекс. Они уже представляли фото с твоих похорон, которые я, беременная, заплаканная и жалкая, выложу на твоей страничке. Нельзя так поступать с лояльной аудиторией. Надо держать ее в напряжении. Срочно пиши, что все плохо. Нужна драматургия.
Зае, конечно, виднее. Она женщина. Алекс отправился к Прокопу – дедушка сообщил по телефону, что бластома растет и на снимке напоминает ангела. Пригласил зайти – взглянуть. В доме была суматоха: Лилия и Лидия собирали супруга и сожителя на презентацию его персональной выставки. Оглаживали пиджак, поили кофе и коньяком – для куражу.
– Алёша, дорогой мой, как хорошо, что ты зашел, поехали со мной, посмотришь экспозицию, – обрадовался Прокоп. Он выбирал между бодрым галстуком в желтую полоску и лаконичным синим. – Какой лучше надеть?
– Дед,
– Точно, – обрадовался Прокоп, – легче будет дышать.
– Как без галстука-то? – всполошились дамы. – Ты же гений!
Но Алекс с Прокопом уже спускались по лестнице – у подъезда ждало такси. Водитель долго пытался правильно произнести «улица Сыромятническая», чтобы забить адрес в навигатор. Жаловался на пробки, дурные помидоры: «У нас кусаешь – а он сладкий! – и грязь: – В Узбекистане такого безобразия нет!» Алекс спросил, что за выставка.
– Сейчас увидишь, – улыбался Прокоп.
Вышли у фабричных стен столичной арт-площадки. Уютные кафе, барбер-шопы и магазинчики с милой ерундой манили вкусным кофе и красивыми усами. Алекс вспомнил, как в детстве они с Прокопом оказались на территории заброшенного завода. Дедушка нашел его живописным и сделал много снимков.
– Деда, он же сломался, этот заводик, что в нем интересного? – удивлялся Алёша, поправляя шапочку-петушок.
– В разрухе есть история, – объяснил Прокоп.
В дедовой квартире маленький Алекс грелся после экспедиции пирожками – Варвара купила их в кулинарии. В домашней лаборатории на пленках мистически и наоборот проявлялись щербатые стены, огромные окна-рты с поникшими стеклянными обломками-зубами и надпись, выложенная из красного кирпича, которая что-то славила. Черный снег и белые развалины. И где-то там – история. Быль и небыль.
Экспозиция находилась в просторном зале, испещренном полосами солнечного света. У входа гостям предлагались шампанское и канапе. Публика жадно хватала закуски, небрежно – пластиковые бокалы и пускалась дрейфовать в лабиринтах дедушкиного гения, одобрительно покачиваясь. Алекс дул шампанское, Прокоп, наклонив от удовольствия голову, принимал комплименты. Поворковав с коллегами и прессой, он взял слегка захмелевшего внука под руку и повел по своему залу славы.
– Знаешь, Алёша, вдохновение можно найти не только в жизни. Когда я видел, как опухоль убивает мой мозг, то подумал, что наш город тоже будто пожирают клетки-мутанты. Я видел это повсюду. Вот смотри, тут постройки Замоскворечья, которые медленно уничтожают новоделы. А вот Патриаршие, атакованные кафешками с какими-то странными людьми. Повяжут шарфы на тощие шеи, уткнутся в телефоны и сидят. День сидят, два. Пьют чай чайниками. Чай, Алёша! Или, обрати внимание, старинная московская усадьба, которую оккупировали детские площадки и аттракционы.
Алекс видел свой родной город захваченным в плен мегамоллами и торговыми центрами, наглыми невкусными ресторанами, гигантскими пасхальными яйцами, искусственными цветами, вороньими гнездами гирлянд и прочей мишурой, которая призвана подчеркивать его великолепие. Москву, эту нежную шелковую невесту, накрыла душным саваном немодная, но богатая норковая шуба. Как у Заи. Здесь всего слишком много: людей, информации, агрессии, развлечений. Город, пожирающий сам себя. Токсичный город.
Любимый город.