Все хорошо
Шрифт:
– Он будет исчезать…
– Да. Умирать в полном сознании. Цепляться за вас.
– Какой ужас…
– Ужас. Он симпатичный человек, он мне понравился. Что ты думаешь обо всем этом, Максим?
– Что он намерен делать, Экселенц?
– Он? Намерен? Это не те слова…
– Возможно, не те…
– Просто не те, Максим. Я не знаю, чего ты хочешь от меня. Разве не видишь: я сдался? Я вдруг оказался человеком, который желал отстоять крепость – решительнее, чем другие, – но сам в рвении своем разрушил стены… И вот – все. Последний шаг противника. Он просто входит… он даже приходит ко мне. На чашку чая.
– Он не противник, – сказала Аля.
– Не он. Не Попов. Противник – в Нем.
– Нет. Вы ошибаетесь. Вы ошибаетесь в чем-то главном.
– Нет, Александра. Не ошибаемся. Может быть, мы просто говорим о разных вещах…
– Где он? Вы знаете, где он? Догадываетесь?
– В сотне мест одновременно. Он прошел через вариатор… Вы знаете, что это такое?
– Да.
Аля повернулась и стала смотреть на океан.
Она никогда прежде не видела океана…
– Когда я все это узнал, я пытался почувствовать себя в шкуре Машины, – сказал за спиной Сикорски. – Не думаю, что можно вынести это сколько-нибудь долго. Я бы застрелился сразу.
– Ей пришлось очень долго выращивать руки, – сказал Максим. – И потом – может быть, для нее полвека – это сразу?
СТАС
Я летел в маленьком пестром флаере-жучке на север. Человек на экране – Бромберг, который не совсем Бромберг, а так… представитель… – говорил что-то, иногда убедительно, иногда просто умоляюще…
Кажется, я иногда даже отвечал ему.
Территория, занятая комплексом Машины, резко выделялась в ландшафте. Увядающе-осенние цвета вдруг сменились черно-зелеными: по каким-то давним причинам здесь все засеяно было марсианской травой-камнежоркой. Три ряда кольев с проволокой, разумеется, были чисто символической преградой… зато преградой реальной можно было считать вон те тарелочки гипноизлучателей. Человек, попавший на территорию, просто не сможет пройти за них, туда, в квадрат пятьсот на пятьсот примерно, где не видно с земли серо-песчаное, очень низкое, едва ли выше моего роста, П-образное строение.
Я сбросил скорость и пролетел над ним, потом развернулся и пролетел еще раз.
Казалось, я физически ощущаю, как подо мной – там, в глубине – лопаются тугие пузырьки.
Теперь можно было лететь куда угодно…
Человек с экрана молча смотрел на меня.
АЛЯ
Переход, и еще переход. Незнакомый город. Листопад. Теплый ветер. На площади они нашли глайдер.
– Спасибо, Максим. Дальше я сама…
– Прощайте. – Он повернулся, будто теряя интерес и к ней, и ко всему остальному.
– Не обижайтесь.
– Какие обиды…
Какие обиды могут быть, когда нам грозит… что? Гибель? Нет. Просто – всеобщее и полное унижение. Осознание своего ничтожества. Своей зависимости и мизерности. Но и – освобождение…
Она по широкой дуге развернула послушный глайдер и повела его вручную, без видимой цели – в поисках чего-то необычного.
СТАС
Я думал, что увижу хоть немногое. Что-то должно было измениться… исчезнуть, раствориться, перетечь из формы в форму… не знаю. Как-то отреагировать. Но ничто не менялось.
– Вот
– Что-то происходит?
– Нет. Теперь никогда ничего не произойдет. Машина мертва.
– Неужели только она толкала нас куда-то?
– Уже много лет… Не хочу вас больше видеть. Уходите.
– Куда я могу уйти? Я сижу в кабине. Вам проще – отключитесь.
– Не могу.
Я не успел обдумать его странную реплику: флаер мой качнуло и повело в сторону. Как-то очень быстро бросились в лицо верхушки деревьев, раздался мощный треск… На миг возникло чувство настоящего полета, возникло и пропало.
Не думаю, чтобы я по-настоящему терял сознание. Нет, я просто лежал на спине и смотрел в небо, и почему-то меньше всего мне хотелось отвлекаться от этого занятия.
Вишневый с белым глайдер описал два глубоких виража надо мной, потом из поля зрения исчез. Потом появилась Аля.
АЛЯ
Он лежал в высокой траве, неподвижный, но живой. Непонятно, как человек может выжить при таком ударе… Обломки флаера валялись вокруг, двигатель горел в кустах, выбрасывая синие снопы искр. В любой момент могло рвануть. Я тащила его в глайдер, тяжелого, за все цепляющегося. Надо было, наверное, взвалить его на спину, но я боялась что-нибудь повредить дополнительно и поэтому волокла его просто так, ухватив под мышки. Я уже взлетела, когда двигатель взорвался – правда, несильно. Вряд ли нас убило бы этим взрывом.
– Аля… – сказал он и закашлялся судорожно. – Ничего себе…
– Молчите, – сказала я.
– Машина мертва…
– Я знаю.
– Как вы меня нашли?
– Я вас ненавижу. – Я не могла на него смотреть, но все равно смотрела. – Вы это понимаете?
– Еще как.
– Если бы я могла, я бы вас убила. Что вы с нами сделали…
– Не я. Не только я… Что-то уже… проявилось?
– Не знаю. Рано, наверное. Но уж наверняка проявится.
– Все равно это пришлось бы делать… потому что иначе – разве бы тогда мы были людьми? – Он отвернулся и вдруг напрягся всем телом: – Где это мы?
Я посмотрела вниз. Под нами была пустыня. Солнце садилось.
– Началось…
Не знаю, кто это сказал: я или он.
– Проклятая тва-арь! – вдруг закричал он страшно. – Аля, держите вручную!.. – и начал крушить автопилот. – Ты и сюда добралась, гадина, ты и здесь… – Он откинул фонарь – яростным потоком воздуха меня ударило, перебило дыхание, ослепило. Он выбрасывал блоки за борт. Уже ничего не слыша и почти не видя, я держала, держала, держала глайдер… все было, как недавно, как вечность назад…
– Это агония, – вдруг услышала я. – Она так умирает – медленно.
Ветер уже не ревел и не хлестал по глазам. Скорость наша упала, стал слышен мотор. Фонарь сорвало совсем.
Внизу расстилались джунгли.
– Дорога, – сказал он и показал направление. – Садитесь на дорогу.
Просто сказать… Я села с третьего захода.
Когда-то это была движущаяся дорога. Сейчас она усохла, местами потрескалась. Примерно в полукилометре впереди поперек нее лежало огромное дерево.
– Это опять Пандора, – сказал он как о чем-то обычном. Подумаешь, залетели на глайдере на другую планету…