Все и побыстрее
Шрифт:
Губы Гоноры дергались. Практичная Кристал и умненькая Джоселин легко справлялись с отцом, когда он был трезвым, но его пьяные вспышки гнева всегда доставались Гоноре, которая принимала все близко к сердцу. Гонора не просто любила отца — все три дочери его любили, — она боготворила его. Девушка тяжело вздохнула и пошла в комнату к сестрам. Почти все пространство комнаты занимал огромный комод мореного дуба, здесь же стояли три железные кровати.
— Всегда во всем виновата я, — хныкала Джоселин, зарывшись лицом в подушку.
— Джосс, ты же знаешь, что ему не нравится работать у дяди. В этом причина всех его несчастий.
Джоселин оторвала лицо от
— Может, ты думаешь, что я счастлива? Тебе-то не надо ходить в школу. Эти ужасные здешние мальчишки цепляются к каждому моему слову. Я ненавижу их. Мне так хочется вернуться в Эдинторп, где девочки учатся отдельно. Да и девочки здесь не лучше! Они какие-то недоразвитые. — Джоселин взяли в школу на два класса ниже, и она со своими блестящими интеллектуальными способностями обогнала одноклассников по всем предметам — ей не было равных в местной школе, и она очень тосковала по Англии.
Гонора вздохнула.
— Мне тоже нелегко. Когда я прихожу куда-нибудь, чтобы устроиться на работу, мне все время кажется, что окружающие смеются надо мной. — Она присела на краешек кровати своей младшей сестры и нежно поцеловала ее в макушку. От волос Джоселин исходил запах карамели и кастильского мыла. — Однако не все так ужасно. Главное, мы все вместе. Будет и на нашей улице праздник, как ты считаешь?
— Надеюсь. — Джоселин придвинулась поближе к сестре. Лукавое худенькое личико девочки выражало умиротворенность. Джоселин нравилось, когда старшая сестра, заменившая ей мать, успокаивала ее.
Гонора ушла на кухню, самую большую комнату в квартире, где укрылась Кристал, стала неумело собирать мясорубку, чтобы приготовить картофельную запеканку с мясом из остатков пюре и жилистой баранины. Кристал включила маленькое радио, оставшееся им от прежних жильцов, и кухня наполнилась звуками песни в исполнении Томми Дорсея.
Вскоре запеканка была готова, ароматный запах наполнил кухню. Сестры накрыли стол и, обмениваясь понимающими взглядами, направились к комнате отца. Гонора осторожно постучала.
— Папа, ужин готов.
— Я не голоден, — последовал ответ. Язык Ленглея заплетался. — Ужинайте без меня.
Сестры быстро поели и легли спать. Даже Кристал, которая обычно засиживалась допоздна, на этот раз легла рано и быстро уснула.
В воскресенье утром Гонора проснулась первой. Стараясь не разбудить сестер, она на цыпочках вышла из комнаты и прошла на кухню.
За столом, на котором стоял треснувший глиняный заварочный чайник, сидел Ленглей.
Со смущенной улыбкой он посмотрел на свою старшую, любимую дочь.
— Я не смог найти печенье, — произнес он робко.
Улыбаясь, Гонора подошла к полке, висящей над плитой, и достала коробку.
— Вот печенье, папа, — сказала она, открывая ее.
Младшие дочери тоже пришли на кухню.
— Ну, Джосс, — спросил отец, нежно погладив ее по щеке, — как насчет похода в зоопарк? Или, может быть, нам удастся убедить твоих сестер устроить пикник?
Смеясь и поддразнивая друг друга, Силвандеры собирались на прогулку.
Несмотря на эгоистичную натуру Ленглея и его пристрастие к бутылке, на амбициозность Кристал, дерзость и равнодушие Джоселин — все они вместе были счастливой и дружной семьей. В этот период перехода от старой жизни к новой они сплотились еще теснее и уже были готовы, подобно бабочкам, сбросить кокон и вылететь навстречу неизвестности.
Люди улыбались, глядя на эту дружную английскую семью — двух красивых старших девочек, веселых и беззаботных, их отца в котелке и с зонтиком в руках, которым он указывал
Глава 4
Генеалогическое древо Силвандеров не было таким уж древним и знаменитым, как считал Ленглей, правда, одна из его ветвей восходила к предкам благородных кровей, но все остальные брали свои истоки из бедности. Его отец, мелкий банковский служащий, был чрезвычайно скуп. Он определил своего сына в весьма посредственное закрытое среднее учебное заведение для мальчиков, по окончании которого Ленглей, приобретя некоторые навыки в издательском деле, поступил на работу в Калломтон-хаус в качестве младшего редактора. Именно в это время он встретил Дорис Киннон, впервые приехавшую в Европу. Моложе его на шесть лет, Дорис была очарована его английским акцентом, красивым, мужественным профилем и капризным выражением лица. Ленглею нравилось, что молодая девушка смотрит на него с восхищением, и, кроме того, она была богата и могла значительно облегчить его жизнь.
Отец Дорис и Матильды, один из известных адвокатов Сан-Франциско, оставил своим дочерям по пятьдесят тысяч долларов, что составляло десять тысяч фунтов стерлингов! В те предвоенные годы это было целое состояние. Ленглей придерживался мнения, что настоящий джентльмен не должен заниматься коммерцией, и сейчас, когда ему не надо было заботиться о деньгах, он начал строить воздушные замки: восьмикомнатная квартира в Кенсингтоне, три человека прислуги, хорошие марочные вина, изредка путешествия на Континент. Ленглей был счастлив. Однако судьба распорядилась иначе. Второго сентября 1939 года, на следующий день после вторжения гитлеровских войск в Польшу, при родах третьей дочери умерла Дорис. Обезумевший от горя Ленглей в порыве отчаяния добровольно поступил на военную службу на британский королевский флот. Гонора и Кристал вместе с другими пансионерками Эдинторпа были эвакуированы в тихую деревушку близ Эксетера. Заведующая детским приютом, добрая старая дева, приняла также и Джоселин вместе с ее дряхлой нянькой. Все свободное время Гонора проводила со своей младшей сестренкой, баюкая и утешая ее.
Ленглей служил на британской военно-морской базе в Рейкьявике. В 1947 году были проданы последние акции Дорис. Повеяло холодом бедности, с которым не могли сравниться даже исландские снежные бураны. Наследства Дорис больше не существовало.
Вот тогда-то, в полном отчаянии, Ленглей и написал слезное письмо своему свояку, с которым даже не был знаком.
Сухой ответ Гидеона Талботта поразил Ленглея в самое сердце, и он целых три дня беспробудно пил. Ему было невыносимо думать, что теперь жизнь их семьи будет зависеть от этой грязной, чванливой американской свиньи. Но основная причина, по которой он и потянулся к бутылке, заключалась в том, что его самой любимой дочери Гоноре, в чьих жилах течет кровь гордых Силвандеров, придется работать как какой-то простолюдинке.
В понедельник Гонора встала задолго до шести и прямо в халате спустилась к почтовым ящикам за «Кроникл». Быстро пробежав глазами колонку «Требуются…», она подчеркнула карандашом два объявления. В ее глазах светилась надежда. Она зажгла плиту, быстро отдернув руку от ярко вспыхнувшего пламени. Сегодня на завтрак будет жаренный на вчерашнем жире хлеб. Всю неделю им придется питаться одним хлебом: на завтрак — хлеб с маргарином или майонезом, на ужин поджаренный хлеб с кетчупом или французские булочки.