Все или ничего
Шрифт:
Фернанда, надо отдать ей должное, обладала проницательностью и прекрасно понимала, что одевается буквально на грани плохого вкуса. Весь ее стиль был выдержан в духе красоток с рекламных картинок определенного сорта, чтобы при взгляде на них тут же возникал вопрос «А что там дальше, под этим?», за тем лишь исключением, что «под этим» невозможно было увидеть и малой части нижнего белья: она его просто не носила. Оглядывая себя в огромное, во весь рост, зеркало, она никогда не выходила из дома, не убедившись, что выглядит так, что вот-вот слюнки потекут, и все же Фернанду Килкуллен никогда не принимали за шлюху. Наметанный
Разумеется, для нее было бы несложно незаметно и элегантно принять другой стиль одежды – модный, удобный, но все-таки моложавый, но моложавый не значит молодой. Молодость – вот самое главное понятие для Фернанды. Молодость значит мужчины, мужчины в любой момент – стоит лишь захотеть; беззаботные, ничем не обремененные мужчины, слишком еще молодые, чтобы хоть на секунду задуматься, что когда-нибудь им предстоит познать такое понятие, как средний возраст. Поэтому вся ее одежда, каждая прядь волос, каждая тень грима имели только одно назначение: служить им сигналом к тому, что она всегда готова к любви.
Поведением Фернанды руководило стремление к сексу. Участок тела между ногами определял ее действия, мотивы, планы, ее прошлое и будущее.
Самые ранние воспоминания детства были связаны с ее первым оргазмом, который случился у нее во время послеобеденного сна. Она хорошо помнила свою кроватку, цвет и ткань одеяльца, судя по всему, тогда ей было чуть меньше трех лет. Но едва прошло это неожиданно удивительное ощущение, как какое-то абсолютное врожденное знание подсказало, что никто больше не должен знать о ее открытии.
В детстве они с Валери спали в одной комнате, и ей всегда стоило немалого труда выискать предлог, чтобы запереться в ванной и предаться длительному процессу, который приведет ее к вершинам блаженства. Она никогда не могла быстро довести себя до состояния оргазма, для этого требовалось время и мягкие, тщательно рассчитанные – сначала медленные, а потом постепенно убыстряющиеся – движения пальцев, и если при этом она слышала в коридоре шаги, то все приходилось начинать сначала. Но часто случалось самое ужасное: ей вовсе приходилось отказываться от удовольствия, потому что Валери, как назло, нетерпеливо стучала в дверь и требовала освободить ванную.
Вскоре после развода матери и ее переезда в Марбеллу девочек отправили в школу-пансион в Новой Англии, пансион строгих правил: два-три человека в комнате и никаких замков. Там местом уединения для Фернанды стал читальный зал школьной библиотеки. Задвинув глубокое кресло в дальний угол и взяв книгу, она набрасывала на колени куртку и, сдвинув раскрытую книгу на ручку кресла, закрывала глаза, притворяясь, что уснула, и таким образом, не опасаясь быть побеспокоенной, доводила себя до оргазма. Мысленно Фернанда представляла, что ее пальцы принадлежат мужчине, безликому, безымянному мужчине, ее безмолвному обожателю, рабу, ничего не требующему для себя, а существующему с единственной целью – дать блаженство ей. Она настолько овладела искусством скрывать свои действия, что при взгляде со стороны никому бы и в голову не пришло, чем она занимается;
Тайные занятия Фернанды в читальном зале стали для нее основным событием школьного дня. Чтобы освободить дневные часы, она с завидной усидчивостью занималась после ужина в общежитии, поэтому у нее оставалось мало времени, чтобы заводить друзей. В середине шестидесятых университетские городки охватили студенческие волнения, отголоски которых докатывались даже до их уединенного пансиона, но, сидя в столовой, она вполуха слушала горячие обсуждения своих однокашниц – ее это совершенно не трогало.
Сексуальное удовлетворение составляло теперь ее единственный интерес в жизни, но она ничем этого не выдавала. На возникшую еще в раннем детстве необходимость скрывать свои привычки накладывалось поведение матери. Эмоциональное состояние, в котором ее мать жила, оставило глубокий след в душе Фернанды: лишь говоря об отце, мать не могла скрыть неподдельной горечи, в остальное время она была спокойна и сдержанна. Валери, во многом похожая на мать, еще больше осложняла ситуацию. Каникулы, которые они с сестрой проводили на ранчо, безусловно, не способствовали росту доверия между Фернандой и отцом, и с годами у нее появился необъяснимый страх, что он скорее, чем кто-либо другой из членов семьи, может догадаться о ее пристрастии.
Спустя неделю после окончания школы Фернанда познакомилась с Джеком Дональдсоном, пять лет назад получившим диплом школы права Гарвардского университета. Ему в то время было почти тридцать лет, и, когда блестящий адвокат узнал, что эта восхитительная ягодка никогда серьезно не встречалась с парнем, он несказанно удивился, так как в своей жизни ему не приходилось иметь дело с такими восемнадцатилетними девушками. И, желая опередить потенциальных претендентов, он немедленно предложил ей выйти за него замуж.
Во время медового месяца Джек Дональдсон впервые усомнился в правильности своих представлений относительно того, как пробудить сексуальное желание у неискушенной девственницы. Он использовал все приемы, приводившие к необходимому результату с другими женщинами, был необыкновенно чутким и нежным с Фернандой, но вскоре, опьяненный прелестями ее тела, уже не мог сдержать свою страсть, а если учесть, что предварительные получасовые ласки возбуждали его до крайности, то все у него кончалось очень быстро. Получив собственное удовлетворение, он другими способами старался дать его и Фернанде, но она всегда отталкивала его. «Это неважно, дорогой, – говорила она, – это не имеет значения. Поверь, мне это не нужно».
Когда Фернанда ждала первого ребенка, Джек Дональдсон вновь задумался над ее странным поведением. Возможно, новые гормоны добавят ей необходимую чувственность. «Неужели она так и останется фригидной?» – недоумевал Джек после рождения первого сына.
В 1973 году, когда Фернанде исполнилось двадцать два, у них родился второй сын, но к этому времени проблема ее чувственности уже почти перестала волновать его. Насколько он знал, она не изменяла ему и, когда бы он ни захотел, всегда была готова к исполнению супружеского долга, но ее сексуальное возбуждение никогда не поднималось выше определенного предела, и здесь он уже ничего не мог поделать.