Всё исправить
Шрифт:
– Засандалить, это у тебя запросто… Там на аноде двести пятьдесят вольт, забыл?
– Ты меня с Валеем не путай, Степаныч. Голова у меня, не шасси для крепления ушей, как у некоторых. Транзисторы-то высоковольтные! Или ты мне лампы хочешь выложить из дореволюционных припасов?
Алексей улыбался, слушая рабочий треп. Кто сказал, что в ремонтных мастерских-телеателье работают одни алкоголики? Обывательские бредни! При ближайшем рассмотрении люди как люди, со своими характерами, тараканами в головах, семейными радостями
Эпоха возрождающегося капитализма заметно проредила трудовой коллектив, еще не так давно довольно многочисленный. Некоторые мастера решили, что индивидуальным ремонтом прожить проще – клиенты есть, делиться ни с кем не нужно… В ателье остались самые стойкие.
Александр Петрович, директор «ремонтного центра», как окрестили телеателье в приступе реформации вышестоящие начальники, оказался вполне человечным человеком, отнюдь не «шмаравыдлом», паханом бригады рвачей-алкашей, как можно было подумать. Мужику было за пятьдесят, он остро не любил реформ и реформаторов и трезво оценивал надвигающиеся последствия тех реформ. Крепкий хозяйственник, перед народом не чинился, требовал строго по делу, а не старался «воспитать у подчиненных устойчивое чувство вины», как это порой пытаются делать начальники – золото, а не руководитель.
– У-ух, погодка! – на пороге комнаты возникла фигура, облепленная снегом. – Метет, как в тундре…
– Антоха, ты Стаса не видел? – Гена, повернув голову почти горизонтально, ковырялся в «рыдване».
– Откуда? Дан приказ, ему на запад, мне в другую сторону… Придет, куда денется. Лично у меня последний вызов на сегодня. Новый год на носу, кстати!
– Кстати, да. Мы коллектив или как? – Гена наконец приладил самодельное «ноу-хау», призванное заменить реликтовую лампу, со стуком бросил паяльник. – Степаныч, ты у нас аксакал или кто?
– В смысле? – Василий Степаныч, закончив работу, не спеша наводил порядок на рабочем столе.
– В смысле посидеть. Ну согласись, одно дело я подойду к начальству с предложением, и совсем другое – герой соцтруда. Как откажешь?
– Трепло ты, Генка, – усмехнулся старик, блестя очками-«иллюминаторами».
– Ты не увиливай давай. Ходоки вон к Ленину через всю страну шли, а тебе до кабинета десять шагов… стыдно, Степаныч!
– Ну трепло, ой, трепло… Однако посидеть можно. Новый год, не просто так… Ты как, Алексей?
– Можно. Я как все, – Чекалов уже ставил на место заднюю крышку телевизора.
– Только в магазин, это вы сами, – Антон грел руки о батарею отопления. – Я находился сегодня.
– Можно и так, – улыбнулся Алексей, оглядывая законченную работу. – Я лично сегодня весь день в четырех стенах, продышаться не грех.
– Вместе пойдем! – Гена чихнул. – Степаныч, ты этого человека знаешь? Можно ему деньги доверять? То-то! А мне без опаски – сколько дашь, все потрачу, копейки назад не принесу!
Чекалов смеялся вместе со всеми. Нет, определенно, здесь
– А вот и дедушка Мороз! – в комнату ввалился облепленный снегом долговязый, худой как жердь человек, отдуваясь, принялся разматывать шарф. – Ну метель сегодня…
Алексей с интересом разглядывал нового персонажа. Вообще-то мужику за сорок не особо с руки называться просто Стасом, но у каждого свой бзик – Стас считал себя весьма интересным молодым человеком, и на обращение по имени-отчеству даже несколько обижался: «Я тебе что, пенсионер?»
– Стас, ты как насчет посидеть? – встрял Гена.
– А? Вообще-то да… сегодня же тридцатое…
– В таком разе прошу делать взносы, джентльмены!
– Валея ждать будем?
– Нах он уперся! Он уже, без сомнения, сыт и пьян! В дупель! – Гена извлек откуда-то из недр шкафчика, набитого всевозможным радиоэлектронным хламом, две болоневые сумки. – Когда он последний раз трезвым к концу дня бывал, кто помнит? Я не помню. Да было ли такое?
– Было, было, – отозвался Антон, отлепляясь наконец от батареи. – Как устроился, сколько-то дней держался…
– Степаныч, как прошли переговоры на высоком уровне?
– Держи, – Василий Степаныч сунул Гене пару мятых купюр. – Петровича доля.
– Ага, таможня дает добро! Айда, Леха!
Снег на улице действительно валил по-новогоднему густо, что в сочетании с ветром средней силы давало все основания изнеженным горожанам считать себя попавшими в самый эпицентр настоящей антарктической пурги.
Народу в ближайшем магазинчике, против ожидания, оказалось совсем немного – покупатели, вне сомнения, предпочитали толкаться в крупных гастрономах, универмагах-универсамах и новомоднейших супермаркетах.
– Тээк… Девушка, нам вот этого сыра, и вон той колбаски… – Гена тыкал пальцем, указывая на желательные товары. – Да-да, вот этой… И еще огурцов свежих…
– Нету свежих, разобрали. Возьмите солененькие, вот, на развес.
– М? Гм… Ну, если вы нам гарантируете…
– Ой, мальчики, да никто еще не умер! – дебелая «девушка» лет тридцати пяти поправила волосы под шапочкой инстинктивно-кокетливым жестом.
– Лех, ты слышал? Аргумент весомый. А вдруг и мы выживем?
– Такой вариант не исключен, – улыбнулся Чекалов.
– Свешайте в таком разе с полкило. Ну и три пузырька «Столичной». Мы же в столице живем или где?
Затарившись, они двинулись в обратный путь, отворачиваясь от порывов ветра, норовившего залепить снежную плюху прямо в лицо.
– Не, у нас тут нормально! – перекрывая свист ветра и уличный шум, Гена говорил громко, почти кричал. – А вот в той шарашке, где я прежде работал, там вообще тьма! Кто чем занят непонятно, зарплату начисляют как попало, начальник только орать горазд!.. И крысят друг у друга, а это уже совсем погано!.. Валеев, конечно, пьянь и наглец, но хоть у своих не тащит!..