Все к лучшему
Шрифт:
— Блин! — Джесси с визгом шарахается от меня и отползает на заднице к двери фургона.
Я открываю рот, чтобы извиниться, но тут меня снова тошнит. Джесси открывает дверь, кубарем выкатывается наружу и понимает, что забыла одеться.
— Ты в порядке? — спрашивает она, забираясь обратно, однако дверь не закрывает.
Я вяло киваю и протягиваю ей футболку. Девушка быстро ее оглядывает — чистая ли — и натягивает на себя. Лифчику повезло куда меньше; пожав плечами, Джесси бросает его в канаву.
— Тебе помочь? — предлагает она, вылезая из машины.
— Не надо, — отвечаю
— Да ладно, не парься, — говорит Джесси, но видно, что ей не по себе, немного противно и хочется поскорее сбежать.
— Я, пожалуй, вернусь в клуб, — сообщаю я, давая девушке предлог уйти.
— А я домой, — с облегчением произносит она.
Я киваю.
— Было круто.
— Ага, — с кривой улыбкой отвечает Джесси.
Для нее я уже превратился в бледное воспоминание, поучительную байку, которую она спустя годы расскажет подружкам за разговором о неудачных гулянках. От этой мысли я мрачнею, чувствую себя никчемным и возвращаюсь в клуб с легкой головой и тяжелым сердцем.
Джед по-прежнему сидит на своем месте, погрузившись в грустные мысли, рядом с ним уже новая красотка. Из колонок оглушительно орет Gin Blossoms, в зале горит свет и режет мне глаза.
— Что с тобой случилось? — спрашивает Джед, когда я наполовину сажусь, наполовину падаю на свободный стул.
— Меня стошнило, — отвечаю я.
— Да я уж чувствую.
Новая девушка, коротко стриженая брюнетка с пирсингом в бровях, достает из кармана мятные конфеты и с улыбкой протягивает мне. Я благодарно засовываю леденец в рот.
— А где твоя подруга? — интересуется Джед.
— Мы расстались.
— Бывает.
Тут девушка засовывает язык ему в ухо, и я уже не существую — впрочем, как и она, хоть она и не подозревает об этом. Мне не остается ничего другого, кроме как, пошатываясь, отправиться за сцену, чтобы сообщить Мэтту, что на второе отделение я не останусь.
Глава 11
Басист Сэм и барабанщик Отто, оба после выступления мокрые как мыши, стоят у лестницы и что-то правят в списке песен второго отделения, попивая водку. Мэтт — автор текстов и фронтмен группы; все остальное он отдает на откуп Сэму и Отто. Вероятно, поэтому они до сих пор играют в тех же клубах, что и шесть лет назад, когда команда только начинала. Ребята — отличные музыканты, но при этом полные придурки и капризные большие дети: кроме концертов и секса с фанатками, их мало что интересует. Мэтт в отличие от них не прочь добиться успеха и страстно мечтает о славе, хоть никогда в этом и не признается, но, к сожалению, едва ли способен найти выход из тупика, в котором очутились «Думай о ВЕНИСе». Джед предлагал Мэтту свою кандидатуру в качестве менеджера группы, но парни побаиваются принимать в команду чужака, хотя, мне кажется, как раз Джеду с его деловой хваткой удалось бы сделать проект прибыльным. Но, как говорится, меня забыли спросить.
— Привет, Зак, — здоровается Отто, толстый лысеющий коротышка в нелепых темных очках в толстой оправе.
Сэм, пьяный и усталый, мрачно кивает мне. Все басисты — молчаливые ребята,
— Привет, парни, — отвечаю я. — Круто сыграли.
— Да уж, не слажали, — с гордостью соглашается Отто.
— Мэтт весь на нервах, — вяло сообщает Сэм, царапая на салфетке список песен.
— Что случилось?
— Спроси у него.
Отто согласно кивает.
— Сходи поговори с ним. А то он что-то не в себе. Я захожу в гримерку и вижу Мэтта, который сидит на туалетном столике и с рассеянным видом подтягивает струны на своем «гибсоне». На диванчике рядом с ним свернулась калачиком смазливая рыжая девица и что-то негромко щебечет в сверкающий неоновым светом мобильник. Я всегда испытываю острое облегчение, когда после выступления вижу Мэтта одного, спокойного, умиротворенного, без застывшей на лице яростной гримасы, с которой он во время концерта носится по сцене. Он играет с таким ожесточением и отчаянием, что я боюсь: в один прекрасный день войду в гримерку и застану там бьющегося в истерике Мэтта с пистолетом во рту. Младшие братья и панк-рок — неудачное сочетание для сентиментального идиота вроде меня.
— Привет, Мэтт, — говорю я, заходя в гримерку. — Классный концерт.
— Зак, что за фигня? — спрашивает Мэтт.
— Ты о чем?
— Вы что, сговорились против меня?
— О чем ты?
Он впивается в меня взглядом.
— А ты не знаешь?
— Не знаю чего?
Мэтт соскакивает со стола и ставит гитару на пол.
— Пойдем со мной. Ты глазам своим не поверишь. Он тащит меня к двери, не обращая внимания на девушку, которая спрашивает, что происходит. Мэтт подводит меня к углу сцены, туда, где стоящая внизу толпа нас не видит, и указывает на столик в дальнем конце зала.
— Пришел во время последней песни.
Даже в тусклом клубном свете тугое пузо Норма не перепутаешь ни с чем.
— Черт! — выдыхаю я.
Должно быть, он пришел, пока меня тошнило в фургоне.
— Я смотрю, тебя его появление не удивило, — произносит Мэтт, и в голосе его явственно слышны обвинительные нотки.
— Еще бы. То есть я знал, что он в городе, но не думал, что он придет сюда.
— То есть как это знал, что он в городе?
— Он вчера приходил ко мне домой.
Мэтт остолбенел.
— Ты позвал этого козла в гости?
— Он сам пришел.
— Врешь!
— Зачем мне тебя обманывать? — устало говорю я, чувствуя, что дело пахнет жареным. — Разве ты его сюда приглашал? Нет. Он сам пришел. Вот и у меня было так же.
— Ты мог бы меня предупредить, — угрюмо отвечает Мэтт.
К несчастью, Мэтт, как младший в семье и будущая рок-звезда, убежден, будто мир вращается вокруг него, а я по-прежнему молча стою, как верный часовой, возле его колыбельки и жду, когда же братишка проснется, чтобы я мог с ним поиграть. Меня так и подмывает ответить: «У меня своих забот хватает. Я рассматривал снимки своего мочевого пузыря, видел пятна, которых на нем быть не должно, завалил работу с клиентом на миллион долларов и влюбился в женщину, в которую не должен был влюбляться ни за что на свете». Вместо этого я говорю: