Всё, как ты захочешь

Флёри Юлия

Я медленно осела в стоящее рядом кресло. Наступил эмоциональный спад. Пустота. Хотелось просто закрыть глаза и сделать вид, что этого не было. Что это сон. Что ошибка.

— И прекрати себя мучить. Ничего не изменилось. Есть я, ты, наш сын. Мы любим его и друг друга. А ты сейчас сидишь с таким лицом…

Я не могла больше выслушивать этот бред, поэтому подскочила как ошпаренная, выбегая из кабинета. Где угодно спрятаться, только бы не видеть никого, не слышать его слов, его голоса. Он не имел права. Он не мог так со мной поступить! Закрылась в ванной, тут же услышала удар кулаком о дубовую дверь.

— Галя,

открой! — Прозвучало как приказ. — Сейчас же! Ты слышишь меня или нет?!

Ряд оглушительно громких ударов посыпался на дверь ванной комнаты, но она только жалобно скрипела.

— Открой! — Не прокричал — взвыл, ударяя с каждым разом всё сильнее и сильнее, но дверь не поддавалась, и только спустя несколько минут, обессилев, он стукнул по двери последний раз. Тихо и отрешённо: приткнулся к ней лбом — поняла я.

И хотела открыть, но не могла, задыхалась от рыданий и жалости к самой себе. Понимая, что это мелочно, что не правильно, что не себя сейчас жалеть нужно, но не могла остановиться и плакала, закрывая рвущийся изо рта вой, обеими ладонями. Рыдала до тех пор, пока всю обиду со слезами не вылила, всё, отравляющую меня боль и горечь. К тому моменту поняла, что онемело всё тело, ноги, он неудобной позы затекла шея и до ужаса болела пятая точка, ведь я так и сидела на кафеле, не в силах подняться.

Потом только, кое-как придя в себя и пережив первый поток пробежавшихся по телу колик, смогла подползти к умывальнику, поднялась, опираясь на него, закусила губу, глядя на результат стараний и хотелось заплакать вновь. Опухшее лицо больше напоминало бочонок с прорезями для глаз… а иначе откуда бы текли слёзы?..

Умывшись ледяной водой, насухо вытерла лицо полотенцем, до красноты растирая его, до боли. Откинула за плечи намокшие пряди и легко дёрнула за щеколду. Дима так и сидел у двери, спиной упираясь в стену напротив, широко расставив ноги. Руки, пальцы которых были сцеплены в замок, безвольно свисали. Я опустилась рядом с ним на колени.

— Прости меня… пожалуйста…

Приткнулась лбом к плечу и смогла дышать только в тот момент, когда тяжёлая ладонь опустилась ко мне на затылок несильно сжимая, когда сухие тёплые губы коснулись виска, прижимаясь ко мне с затаённой болью.

— Прости. — Прохрипел Дима в ответ, и улыбка облегчения коснулась его лица.

— Ты можешь встать? — Потянула его на себя, а Дима беззвучно рассмеялся, опадая обратно к стене.

— Старость — не радость, малыш. Сейчас встану. — Кивнул, понимая, что я тот час же брошусь его поднимать.

Покряхтел для приличия, но на самом деле легко оттолкнулся от пола ладонями и поднялся, притягивая меня к себе за шею.

— Как же я испугался. — Покачал головой, снова ко мне приткнувшись. — Как же я за тебя испугался. Веришь, нет… никогда себя таким беспомощным не чувствовал.

Он остановился посреди гостиной, меня остановиться заставил, за подбородок приподнял и пристально посмотрел в глаза.

— Никогда не смей отворачиваться от меня. — Произнёс фразу, с которой, по сути, и началась наша семейная жизнь. — Мне важно видеть, что ты рядом. Знать, что со мной.

А потом какая-то непонятная суета заняла нас обоих, а у меня внутри, не знаю… тихая буря, словно зовёт кто-то, словно я что-то упустила, не заметила, не поняла.

Мы выпили по чашке чая. Молча. Не глядя друг другу в глаза. Дима

слишком громко поставил свою на стол, выпрямил спину, открыл рот, чтобы что-то сказать, как меня вдруг осенило: Лиза. Лиза была со мной в тот вечер.

Ничего не объясняя, едва ли не бегом понеслась к кабинету. К компьютеру, к той записи. Что я хотела там увидеть, зачем, ради чего?.. Но я бежала, потому что чувствовала обжигающий душу обман. Секунды хватило, чтобы переключить запись на нужный момент, когда на экране мелькнула знакомая фигура.

— Лиза…

Обернулась, услышав шорох и отшатнулась от стола: Дима, с бокалом виски в руках, стоял в дверях. Оценив мою реакцию, испуг, он усмехнулся, подходя ближе. Тут же захлопнул за собой дверь, громко, ткнув в неё ногой. Немного насмешливо скривился, а потом закрыл глаза, отрицательно качая головой. С закрытыми глазами сделал ещё пару шагов мне навстречу.

— Господи, один ты знаешь, как бы я хотел, чтобы моя девочка всегда оставалась маленьким солнечным человечком. — Вздохнул, обращаясь куда-то вверх, а потом слишком резко глаза открыл, так, что я дёрнулась снова и оступилась, едва не упав, удержалась за поверхность стола. — Как бы я хотел, чтобы ты никогда не снимала розовые очки, улыбалась всему миру только потому, что он улыбается тебе в ответ. Га-ля…

Дима снова покачал головой и безвольным грузом рухнул в кресло. Вытянул ноги, распрямляя их на всю длину, сделал пару больших глотков, поморщился с непривычки.

— К сожалению, все мы рано или поздно взрослеем, малыш. — Проговорил осторожно и приложил к горящим щекам ледяной бокал. — Каждый испытывает на себе боль измен и предательств. И это действительно убивает частичку тебя. Не грусти. — Вздохнул и еле уловимо улыбнулся. — Всё у тебя ещё будет. И друзья настоящие… и жизнь…

Он говорил, а я смотрела и не могла поверить в мысли, блуждающие в голове, и они, словно капля воды, которая точит камень. Больно, раз за разом, ударяет в одну и ту же точку. И каждый последующий удар кажется сильнее предыдущего. Каждый последующий удар кажется на грани возможности переносимой боли. И перед глазами всё плывёт от понимания истины, которая всегда была на поверхности.

Я, прислонившись спиной к стене, медленно опустилась, подперев в итоге её у самого пола. Подняла плавающий взгляд. Медленно, чтобы не упустить ни единой детали. И он, такой знакомый и такой непонятный одновременно, сидел напротив, уже отчётливо понимая, что происходит.

— Спрашивай. — Холодно улыбнулся и развёл руками. Подобрался, принимая более естественную для себя, напряжённую позу, уперев локти в колени, ладонями подпёр подбородок и для пущей убедительности кивнул мне, предлагая не медлить.

— Лизу изнасиловали. Примерно в это же время… Я разговаривала с Григорием Степановичем… Я…

Я ломала язык, пытаясь подобрать слова, а Дима продолжал улыбаться. Только улыба эта была чужой и опасной. Хищной. Угрожающей.

Он не удивился моим словам, не уточнил, не переспросил. Он знал об этом. Он знал об этом… Резко дёрнулся, убивая последние иллюзии, откинулся на кресле, приподнимая голову вверх. Потёр подбородок, явно отмечая, что пора побриться, перевёл взгляд на меня.

— Сворачивая на волчью тропу, будь готов жить по волчьим законам. — Пояснил просто. Так просто, словно карамелькой угостил. И посмотрел выжидающе.