Всё меняется даже в Англии
Шрифт:
Каждое утро соседние вокзалы и станции метро изрыгают полумиллионную армию бухгалтеров и счетоводов, кассиров и конторщиков, стенографисток и посыльных. Целый день трудятся они здесь, склонившись над толстыми гроссбухами, щелкая на арифмометрах, стуча на пишущих машинках. Вечером поезда железных дорог и метро, автобусы и автомобили развозят их по домам, и тогда весь район пустеет. В воскресный день вы встретите на улицах Сити только кучки американских туристов; странное, жутковатое чувство испытываете вы тогда на этих опустевших улицах — будто вы перенеслись в один из вымерших городов, порожденных фантазией Герберта Уэллса.
В Сити сходятся нити управления империей. И хотя былое могущество
Каждый год после выборов очередного лорд-мэра Лондона он покидает Гайлдхолл («Дом гильдий») и, облачившись в бархатный, расшитый серебром камзол, совершает объезд квадратной мили Сити. По пятам за ним следует карнавальное шествие: одетые в средневековые наряды представители древних гильдий везут на современных автомашинах потешных истуканов Гога и Магога — исполинские деревянные куклы, изображающие двух гигантов, легендарных основателей Лондона. Даже самой королеве Англии доступ в Сити разрешен лишь после выполнения сложного церемониала. Хозяева Сити строго блюдут обычаи старины. Ах, как им хотелось бы остановить неумолимую поступь истории!
Сразу за стенами «делового» района, вниз по Темзе, начинается полоса доков — лондонского порта, растянувшегося на много километров. Когда-то к этим берегам приставали римские галеры, потом — стройные ладьи норманнов, еще позже — неуклюжие парусные бриги. Почти у самого берега стоял над водой помост, на котором казнили пиратов: их вешали в часы отлива и не вынимали повешенного из петли, пока его трижды не накрывал прилив; наряду с прочими, здесь расстался с жизнью легендарный капитан Кидд, кумир английских мальчишек.
Он неказист, этот лондонский порт: с его причалов не видно морских просторов, манящих вдаль. Во время отливов Темза мелеет, и современные океанские суда не могли бы подходить к Лондону, если бы не искусственные водоемы — доки; некоторые из них невелики, другие могут вместить целые эскадры. Поднявшись вверх по Темзе, корабли заходят в эти бассейны, словно усталые кони в стойла. На поверхности водоемов плавают отбросы, желтеют нефтяные пятна. Со всех сторон громоздятся бесформенные строения складов и пакгаузов, соединенные железными мостками. Подъемные краны словно с мольбой простирают длинные руки к низкому серому небу. С портовых улиц совсем не видно воды, но справа и слева над приземистыми строениями торчат пароходные трубы и капитанская рубка вплотную нависает над черепичной крышей, — будто неведомое океанское чудище вылезло из воды и прогуливается по соседнему переулку. Сверху, с самолета, система водоемов Лондонского порта похожа на китайскую головоломку.
Этот неказистый порт слывет крупнейшим портом мира. Около половины всего импорта страны и около четверти ее экспорта проходит через лондонские доки. Их причалы, у которых выстраиваются суда под флагами всех цветов, — подлинная утроба Англии. Каждый из доков имеет свое назначение, свое лицо, даже свои запахи.
Док Королевы Виктории обступили элеваторы: мощные пневматические устройства прожорливо поглощают заморское зерно. Холодильники дока Альберта ломятся от замороженных и засоленных туш — бычьих, бараньих, свиных. Над причалами Сэррейского дока, где громоздятся штабеля досок, повис смолистый запах северных лесов. Док Вест-Индии оборудован для приемки сахара и рома; бочки рома и брэнди громоздятся на пристани и исчезают в огромном подземелье, конец которого теряется во мгле. Другие доки принимают индийский
Ниже по Темзе расположен речной вокзал Тилбюри, куда обычно прибывают пассажирские суда. Еще дальше стоят, словно сторожевые башни, нефтяные цистерны, заполненные до краев густой, темной жидкостью — черным золотом Ближнего Востока.
Лондон — не только крупнейший порт, но и важнейший железнодорожный узел страны. Взгляните на карту: вы увидите густую паутину железнодорожных линий, в центре которой расположен Лондон. В «Большом Лондоне» живет одна пятая часть населения Англии, выпускается четверть всей продукции ее обрабатывающей промышленности.
Англия немыслима без Лондона — города-левиафана, удивительного и многообразного. Об этом городе Сэмюэль Джонсон сказал: «Сэр, если человеку надоел Лондон, ему надоела жизнь: ведь в Лондоне есть все, что может предоставить вам жизнь».
Сегодня этому городу грозит, по выражению Эдварда Картера, загнивание.
Дельцы из Сити крепко держат в руках городское хозяйство. Они финансируют строительство, ведают освещением, отоплением, очисткой гигантского города с восьмимиллионным населением. В руках у множества различных фирм, которые руководствуются лишь погоней за прибылью, городское хозяйство ведется через пень-колоду.
В Лондоне до сих пор рассказывают о выходке шутника Ораса де Вере Коля; из этой истории можно было бы извлечь мораль, чего, однако, не сделали… Надев спецовки дорожных рабочих, Коль и его приятели повесили однажды утром красный фонарь в самой середке Пиккадилли-сэркуса и с помощью пневматического бура вырыли посреди площади огромную яму. Затем шутники удалились. Прошло несколько дней, прежде чем удалось установить, кто вырыл яму. Множество фирм ведет дорожные работы в черте города, и выяснить истину было не так просто. Говорят, что, боясь попасть в нелепое положение, власти так и не привлекли Коля к ответственности…
Возьмите знаменитые лондонские туманы, столь часто описанные в литературе; порой читатели связывают с ними некие романтические представления. Что и говорить, легкая дымка тумана, окрашивающая все кругом в блеклые лиловатые тона, придает городу своеобразное очарование. Но беда, когда осенью или зимой туман сгущается. С ним смешивается тогда ядовитый дым и копоть из бесчисленных фабричных и домовых труб. На город оседает густая пелена — «смог».
В такие дни «смогом» пропитан весь город: он проникает в дома, ваше пальто отдает его едким запахом, котлета, которую вы едите, приобретает привкус «смога». На улице ничего не разглядишь и в двух шагах, а с пробками на перекрестках не может совладать даже целая армия полисменов. Пассажир автобуса чувствует себя тогда счастливее владельца модного «ягуара»: он может пробраться вдоль стен к ближайшей станции метро, а владельцу машины, если у него нет шофера, не остается ничего другого, как, прикорнув за рулем, ожидать, пока туман рассеется.
В союзе с ветром и дождем «смог» причудливо разукрасил фасады лондонских зданий. Издавна на их строительстве широко применялся белый портландский камень; сажа и копоть въедаются в него глубоко, дождь и ветер отмывают добела. Не защищенные от ветра и дождя фасады сохраняют девственно белую окраску, все сколько-нибудь укрытые части стен — под нависающими карнизами и балконами, за выступами или колоннами — окрашиваются в густой черный цвет. Чем старее здание, тем резче расцветка. Как модница в бальном туалете, британская столица одета в белый наряд с черной отделкой.