Всё меняется даже в Англии
Шрифт:
Не могу удержаться, чтобы не привести здесь выдержки из парламентского отчета «Таймс», опубликованного 19 июня 1959 года. В палате общин зашла речь о заявлениях приезжего американского проповедника Билли Грэхема, возмущавшегося вольным поведением парочек в Гайд-парке; вопрос этот был поднят консерватором Липтоном, ему отвечал министр внутренних дел Батлер. Произошел следующий диалог:
«М-р Батлер. Надеюсь, что, когда законопроект о правонарушениях на улице станет законом, полиция сможет более эффективно бороться с такими неприятностями. Жалобы на поведение публики в королевских парках подлежат рассмотрению министерства общественных работ.
М-р Липтон. По свидетельству
М-р Батлер. Я уже сказал, что, как мы надеемся, с принятием нового закона дело подвинется вперед. Впрочем, за последние три месяца по одному лишь Гайд-парку были привлечены к ответственности за приставание, непристойное или оскорбительное поведение 538 лиц.
М-р Шинуэл. Все это, может быть, и так, но разве нам немножко не надоели люди, которые, приезжая в нашу страну, рвутся разоблачать дела такого рода?
М-р Эллис Смит. А также другие, которые поднимают такие вопросы в парламенте? (Смех)…»
В северо-восточном углу Гайд-парка, против триумфальной Мраморной арки, где когда-то возвышалась виселица Тайберн три («Тайбернское дерево»), по вечерам и по воскресным дням происходят состязания в красноречии. Взобравшись на складную трибуну, на стул, а то и на ящик из-под мыла, добровольцы с сильными голосовыми связками ораторствуют кто во что горазд. Преобладают сектанты: один предсказывает светопреставление, другой клеймит безнравственность молодежи, третий, не мудрствуя лукаво, читает выдержки из библии. Говорят здесь и о политике. Лондонцы не придают особенного значения ораторским упражнениям в Гайд-парке. Зато умиляются иностранные туристы: ах, свобода слова! Но пусть любой из ораторов Гайд-парка попробует выступить по радио или опубликовать статью в «большой прессе», — его быстро поставят на место.
Покинув Гайд-парк через северо-восточные ворота и пройдя две-три людные улицы, мы окажемся в Риджентс-парке с его зоологическим и ботаническим садами. Если же мы выйдем из Гайд-парка через юго-восточные ворота, мы сразу попадем в другой зеленый массив — Грин-парк, а оттуда — в Сент-Джеймс-парк. Посреди идиллического Сент-Джеймс-парка растянулся длинный и узкий пруд, где с пронзительными криками плещутся водоплавающие всех континентов. Сюда смотрят окна Букннгемского дворца, а также дворца Сент-Джеймс. Из его ворот вышел в утро казни король Карл I; через этот мирный парк провели его на Уайтхолл, где ждала плаха.
Пройдем и мы на широкую улицу Уайтхолл, оставив справа здание парламента, ощетинившееся бесчисленными остроконечными шпилями, — во всем великолепии поздней готики. Сверим мимоходом наши часы с «Большим Беном» на Башне часов. «Большой Бен» не отстает от бега времени, чего никак не скажешь о некоторых парламентариях в этих стенах. Перед нами — Ксенотаф, простой белый обелиск в память павших солдат, воздвигнутый после первой мировой войны. Помню, как Альфред Розенберг, прибыв в Лондон в качестве эмиссара Гитлера, инсценировал здесь «дружеский жест», возложив у подножия обелиска венок от нацистского правительства. Даже сдержанные англичане решили, что это — слишком: проезжавший мимо автомобилист сорвал с венка ленту, другой сунул в свою машину самый венок — и был таков. «Дружеский жест» Альфреда Розенберга успеха не имел.
Уайтхолл — улица правительственных учреждений. Здесь находятся министерства колоний, внутренних дел, финансов, обороны, военно-морское («Адмиралтейство»). В крошечном тупичке Даунинг-стрит стоит с виду ничем не примечательный дом № 10 (я тщетно искал в тупичке домов с нумерацией от одного до девяти: их нет). Со времени Роберта Уолпула, точнее — с 1735 года, дом № 10 на Даунинг-стрит известен как резиденция премьер-министра Англии. Напротив — форейн оффис, министерство иностранных дел.
С Уайтхолла мы проследуем на Трафальгар-сквер, просторную площадь в центре Лондона. Посреди площади — высоченная колонна Нельсона; на ее капители —
Как и Гайд-парк, Трафальгар-сквер — традиционное место рабочих митингов. Людская толпа волнуется тогда вокруг колонны Нельсона, ораторы взбираются на ее пьедестал и произносят речи, стоя рядом со львами.
На Трафальгар-сквер выходит улица великосветских клубов: Пэл-Мэл. Так называлась игра, предшественница крокета, получившая большое распространение в XVII веке: деревянный шар гоняли молотком через кольцеобразные железные ворота; улица возникла на месте аллеи, где когда-то играли в эту игру. На Пэл-Мэл и в соседних переулках расположены все знаменитые лондонские клубы: Уайта, Брука, Карлтон, Тёрф, Малбро, Военный и Флотский, Королевский автомобильный и другие. Клубы Пэл-Мэла кичатся своей историей, своими обычаями, знаменитостями, которые их посещали. В клубе Путешественников вам покажут специальные перильца, надставленные в свое время над широкими лестничными перилами для удобства члена клуба князя Талейрана в бытность его французским послом в Лондоне: Талейран хромал, и ему было трудно подниматься по лестнице. В ресторане Атенеума вас посадят в дальний угол, не преминув сообщить, что на этом месте постоянно обедал Теккерей, наблюдая кипевшую кругом ярмарку тщеславия. В клубе Холостяков вам расскажут об удивительном пари, выигранном завсегдатаем клуба маркизом Куинсбери. Побившись об заклад, что придет сюда пешком в чем мать родила из другого клуба, он велел выставить дно своей кареты, забрался внутрь и прошел весь путь, передвигаясь одновременно с каретой.
Новые клубы возникают в Лондоне не так часто. Но вот недавно я неожиданно получил из Лондона письмо такого содержания:
«Дорогой член нашего клуба!.. Мы имеем честь сообщить вам, что вы избраны почетным членом Пикквикского клуба, членство в котором ограничено кругом работников театра, кино, телевидения и смежных творческих профессий…»
Письмо подписал председатель новоиспеченного Пикквикского клуба, известный комический артист Гарри Сикомб, талантливо исполняющий на сцене роль мистера Ппкквика. К письму был приложен билет члена Пикквикского клуба № 390. Теперь и у меня есть в Лондоне свой клуб!..
Заглянув в клубы Пэл-Мэла, пройдемся по Сент-Джеймс-стрит, портняжные фирмы которой одевали многие поколения лондонскнх щеголей. Кругом раскинулись аристократические кварталы Уэст-энда с их очень вместительными и очень холодными особняками и тихими, поэтичными скверами. Эти скверы невелики, но их газоны походят на ровный зеленый ковер, а немногие могучие деревья выглядят здесь так, словно растут не в центре огромного города, а где-нибудь в лесной глуши. В глубине сквера вы увидите фонтан, мра-морный памятник или заброшенную беседку. Да вот беда: такие скверы считаются частной собственностью, они огорожены железными решетками, а ключи от калиток хранятся у владельцев окружающих особняков; ребятишкам с соседних улиц доступ за решетку закрыт.
Наш путь лежит через фешенебельный проспект Пиккадилли, где разместились ателье мод, ювелирные и антикварные лавки, магазины автомобилей. Купить что-нибудь здесь или на соседних улицах Бонд-стрит и Риджент-стрит — значит заплатить двойную цену за торговую марку. Снобов это не останавливает.
В конце проспекта Пиккадилли — площадь того же наименования: Пиккадилли-сэркус, от которой, словно лучи от солнца, исходят во все стороны шесть уличных магистралей. В центре тесной площади, где потоки машин беспрестанно создают пробки, красуется крылатый юноша с натянутым луком в руках. Лондонцы называют эту статую «Эросом»; мало кто знает, что она поставлена в память графа Шафтсбери, филантропа прошлого века, и что газеты в то время утверждали, будто она изображает «ангела христианского милосердия».