Все могло быть иначе

Стил Даниэла

Кэрли не звонила матери. Она, хотела, чтобы ее приезд был спокойным, без излишней суматохи. Предстояло так много всего сделать. Во-первых, самое срочное, это организовать поминки. Шон и Эрик не виделись с Андреа ни разу за время ее болезни — с ними надо было поговорить.

Печально, но процедура прощания не принесла ей облегчения. Она прощалась снова и снова — в больнице, на панихиде, на кладбище, но ничто не помогало ослабить боль и тоску. Кэрли не оставляла мысль о том, что она не успела сказать Андреа одну очень важную вещь.

Сейчас ей было необходимо каким-то

образом отвлечься от мрачных дум. Кэрли сняла сумочку с плеча и положила ее на столик в холле. Необходимо было выполнить последнее желание дочери.

— Мьюффи, — позвала Кэрли, ожидая обычного топота собаки. Но в доме царила тишина. Она прошла на кухню, посмотрела на блюдечко с едой — оно было нетронуто. Обернувшись, Кэрли увидела Мьюффи, свернувшегося клубочком в углу на свитере Андреа.

— Мьюффи? — позвала она снова, подходя к собаке.

Кэрли погладила собаку — тельце животного было холодным, сердце не билось.

— Господи, Мьюффи, — задыхаясь, вскрикнула Кэрли: — Почему ты так скоро покинул нас, Андреа не простит тебе этого.

Она села на пол, бережно, будто боясь потерять последнее, что связывало ее с дочерью, взяла на руки Мьюффи и аккуратно завернула его в свитер. Кэрли нежно прижала к груди бездыханный сверток. Сейчас ей очень хотелось вот так же прижать к себе Андреа.

К горлу подкатил комок боли и обиды. Кэрли рыдала и чувствовала как все ее существо медленно, но неумолимо растворялось в жестоком надрыве.

ГЛАВА 38

Три года спустя.

Кэрли стояла перед картиной, которую она только что повесила на стену в зале кооператива художников. Она отступила, критически посмотрев на нее, затем перевесила на несколько дюймов повыше.

Она помогала одному молодому художнику. Он был новым членом кооператива и горел желанием увидеть свои картины на выставке.

Не так давно она тоже была в таком же положении.

Теперь ее работы выставлялись в одной из лучших галерей в Денвере. Хотя их покупали не так часто, вырученных денег вполне хватало на жизнь. И это даже, не считая денег, которые ежемесячно переводил Итен. Кэрли чувствовала себя обеспеченной, хотя и питалась в основном салатами, а не бифштексами, к тому же салаты были полезнее.

Выйдя из выставочного зала, Кэрли направилась на почту и стала разбирать накопившуюся за неделю корреспонденцию.

Разбирая письма, она обнаружила письмо матери. Кэрли вскрыла желтый конверт и начала читать.

«15 мая.

Дорогая Кэрли.

Спешу отправить письмо до нашего с Вэлли отъезда во Флориду. Ты можешь в это поверить? Наконец-то я уговорила его, после пятнадцати лет постоянных просьб. Конечно, я не уверена, что мне удалось бы сделать это, если бы не пообещала навестить на обратном пути тебя и мальчиков.

Хочу сообщить, что видела вчера твоего дядю Стива. Он сказал, что Хэйли в больнице. На прошлой неделе с ней случился удар. Теперь она долго не сможет вернуться домой, если вообще вернется. Стив

сообщил также, что у нее пропала речь, и вряд ли она заговорит снова. Я уговариваю себя, что моя христианская обязанность пожалеть ее, но дьявол всегда берет себе то, что ему полагается. Единственные мои добрые пожелания и симпатии я хотела бы выразить нянечкам, которые будут ухаживать за Хэйли в больнице».

Кэрли перевернула страницу, теплые чувства нахлынули на нее при упоминании имени дяди Стива. Он был спокойным, скромным человеком. Почти все время она считала его своим противником, а он оказался замечательным союзником. Он не только прошел тест в тот же день, как только узнал, что его брат является отцом Андреа, но и оказался первоклассным свидетелем для Барбары на суде.

Он показал, что Франк отличался грубостью и безобразным поведением уже с детства. Прокурор и защита охотно поверили, что приговор мог бы быть другим, если бы этот процесс проходил двадцать лет назад. Но настроения в обществе изменились за прошедшие годы, они достигли и Бекстера. Чаша весов правосудия склонилась в пользу Барбары. Суд постановил, чтобы Вэлли ушел с поста шерифа. Но городское население обратилось к властям с требованием восстановить его в должности. Требование удовлетворили, и Вэлли до пенсии оставался шерифом Бекстера. На пенсию он ушел прошлым летом, как раз в день ежегодного праздника города — четвертого июля. Был организован замечательный праздничный вечер по поводу обеих дат.

«Приходил Итен, принес кое-что для передачи сыновьям. Я не могу сказать, изменился ли он. Кажется, перестал пить. По слухам, собирается жениться. Получится ли из этого что-нибудь хорошее? Прошу прощения, мне все равно.

Теперь надо бежать, любимая. Еще не успела купить бикини. Ха-ха-ха. Только посмотрела бы ты на это. Передавай привет мальчикам и скажи им, что Вэлли не перестает говорить о рыбалке, которой все трое займутся, когда мы приедем в Колорадо.

Я люблю тебя, Кэрли».

Кэрли все еще помнила хорошие годы, прожитые вместе с Итеном, за исключением тех мрачных периодов, о которых ей даже не хотелось думать. Выматывающего бракоразводного процесса не было. Шон и Эрик были достаточно взрослыми, чтобы решить с кем им жить, и, к удивлению Итена, они выбрали мать.

На следующий год Шон уехал в университет Колорадо. Пэтти тоже училась там. Кэрли и Эрик навестили его несколько месяцев спустя и влюбились в красоты Скалистых гор. В то лето, когда Эрик закончил школу они арендовали туристический фургон, погрузили в него все, что у них было из имущества и отправились на запад.

Кэрли положила письмо матери в сумочку. Она почитает его еще раз с Шоном и Эриком, когда те вечером вернутся домой. Она работала у стола, когда ее глаз ухватил что-то красное, мелькнувшее за окном. Это приехал Шон на бабушкином «мустанге». Шон заметил, что мать наблюдает за ним, помахал ей рукой, потом выпрыгнул из машины, не открывая дверцу.

— Что ты здесь делаешь? — спросила Кэрли, когда сын вошел внутрь помещения, необычайно радуясь встречи с ним. — Я думала, что у тебя занятия после обеда.