Всё могут короли. Одним росчерком пера. Пять слов на букву "л"

Гринёва Ирма

19

– Что Вы хотите от меня услышать?!? – кричал вне себя Аонгус, – Что я люблю её? Да! Да! Я люблю её всем сердцем! Каждой клеточкой своего тела! И именно потому, что люблю её, никогда, слышите? – ни-ког-да нашему браку не бывать! Кто я такой?!? Посмотрите на меня! Я – калека! И больше – никто! Разве могу я кого-то защитить?!? Осчастливить женщину?!? Стать мужем и отцом?!? Она молода и красива. Она достойна лучшей участи, чем выносить горшки за калекой!

Запал Аонгуса кончился и он замолчал. Замолчал и отвернулся к окну. Он так устал за сегодняшний день, как никогда в жизни. Чувствовал

себя таким разбитым, хотя, казалось бы, куда, уж, больше? И так прикован к инвалидному креслу. Пожизненно. Оно теперь и его трон, и его средство передвижения (к передним ножкам кресла были приделаны маленькие колёсики, к задним – два больших колеса, которыми он мог управлять сам), и его ночной горшок (под сиденьем был сооружён ящик, в котором находился настоящий горшок. Аонгус, когда ему приспичивало сходить в туалет, отодвигал в сторону под собой заслонку, наподобие той, что закрывает отверстие камина, испражнялся, а потом звал слугу, который заменял горшок на новый). Только что кроватью кресло не было. На неё приходилось перебираться с помощью слуг. И сейчас, когда он уже был в кровати, ему хотелось только одного – чтобы его оставили в покое, оставили одного, наедине со своими горькими мыслями.

Если король Оенгус хотел получить от него признание в любви к Имоджен, то он его получил. Если король Оенгус хотел сделать ему больно, то это удалось ему на славу!

Только в первые минуты бала Аонгусу удалось забыть о своём положении, удалось почувствовать себя счастливым, залюбовавшись на Имоджен. Такую красивую, оживлённую. Счастливую! Тем горше становилась для Аонгуса каждая последующая минута. Ведь это не он клал руку на её осиную талию и прижимал к себе во время танцев! Ведь это не он подносил ей стакан воды, когда её мучила жажда! Ведь это не на его руку она опиралась, когда гостей пригласили к столу! Ведь это не его шуткам она смеялась, закидывая голову назад! Ведь это не его она так внимательно слушала, не отрывая своих прекрасных карих глаз с зелёными искорками от глаз собеседника! Не его! Не его! Не его!

Кое-что из этого он мог бы делать, пусть и опять глядя на Имоджен снизу вверх, но провидение как будто нарочно препятствовало этому. Стоило ей обратить свой взор на него, как чья-то спина тут же загораживала обзор. Стоило ей направить шаги в его сторону, как кто-нибудь тут же отвлекал её каким-нибудь пустяком и уводил прочь. Это было ужасно похоже на кем-то подстроенные действия!

Аонгус тогда решил вообще покинуть бал. Тихонько улизнуть. Хотя улизнуть, сидя на громоздком кресле, это было громко сказано. Но и это ему не удалось. Не дали. Слуги молча вернули его на место. И вот тогда Аонгус окончательно убедился, что всё на этом бале было не случайно. Он с ненавистью посмотрел на своего мучителя – короля Оенгуса, и дал себе слово не доставлять врагу удовольствия любоваться своими муками. Нашёл себе собеседников среди старшего поколения, а потом и партнёров по карточным играм. И благополучно переместился в игровую комнату. Прочь из бальной залы. Подальше от предмета своей любви. И от своего мучителя. Слуги не посмели воспрепятствовать этому.

Так что окончание бала прошло для Аонгуса относительно спокойно. По крайней мере, он так выглядел. Но внутри него всё кипело. И не успел король Оенгус, зайдя к нему перед сном в спальню, задать ни единого вопроса, как котёл терпения Аонгуса взорвался…

Оенгус искренне не понимал терзаний внука. И с лёгкостью мог возразить на все его крики, что, прежде всего он – король! Да, он не сможет больше ходить самостоятельно и вряд ли сможет сидеть на

лошади, но какое это имеет отношение к выполнению обязанностей короля? У короля должна быть железная воля и цепкий ум. Всё это у парня есть! А в остальном… Какая разница отдавать слугам приказ забирать ночной горшок – из-под кресла или из-под кровати? Какая разница одевать короля стоящего или сидящего? Танцы? Тоже мне потеря! Даже смешно об это переживать! Охота? Да, лишиться удовольствия от охоты, это Оенгус мог понять, но, во-первых, с этим можно смириться, во-вторых, возможно ещё не всё потеряно и этому можно научиться, а в-третьих… А в третьих, какого чёрта! Сам виноват! Нечего было лезть в гущу сражения! Место короля во главе войска, а не в куче дерущихся. Вот и находись во главе, руководи сражением, а не маши мечом, как простой воин. Не можешь стоя, так и сидя ничем не хуже!

Единственное, что заслуживало внимания, так это – остался ли Аонгус мужчиной? В смысле продолжения рода, продолжения королевской династии. Если его орудие также неподвижно, как и ноги, или стреляет холостыми, то смысла оставлять его на троне Инверслида и, тем более, рассчитывать как на наследника Бордерса, не было никакого. И ещё эта бабская истерика… Неужели он в нём ошибся?

И король Оенгус молча развернулся и ушёл, так и не сказав внуку ни слова. Оставил Аонгуса одного, как тот и хотел.

20

– Вы уверены, что она на сносях и это ребёнок моего внука? – буравил король взглядом свою первую статс-даму.

Бедняжка хоть и привыкла к самодурству своего короля, но не знала, куда деть взгляд от смущения. Так же как и тогда, когда он поручил ей найти девушку, чтобы удовлетворять короля Аонгуса в постели. По параметрам, которые король Оенгус изложил сухим, будничным тоном, девушка должна была быть тихим, скромным созданием, с бешеным сексуальным темпераментом, способным воспламенить даже мёртвого. То есть нужна была девственница и развратница в одном флаконе!

Практически не выполнимая задача, но первая статс-дама с ним справилась. Из бойких девиц, уже вовсю флиртующих с парнями, отобрала несколько по виду ещё не девушек, но уже и не девочек. Выбрала из них двух девственниц и отправила обоих на обучение к конюху. Через неделю собственной персоной проэкзаменовала обоих, убедилась, что девственная плевра на месте (и конюх, и обе девицы могли лишиться жизни, если бы это было не так), выбрала самую страстную, по словам конюха, в любовницы королю Аонгусу, а на второй заставила конюха жениться.

Девицу приходилось еженощно доставлять в спальню короля собственноручно в обстановке строгой секретности. А днём держать у себя в покоях взаперти, поскольку и за секретность, и за то, что девица понесёт от короля, а не от какого-нибудь ушлого слуги, своей головой отвечала уже она, первая статс-дама.

И, хотя свечку над королевской постелью дама не держала, она была уверена, что предпринятых усилий и принесённых ею в течение этих полутора месяцев жертв достаточно, чтобы положительно ответить на вопрос короля.

Оенгус внимательно наблюдал за тенями, пробегавшими по лицу статс-дамы, но подвоха не заметил. А потому сказал с облегчением:

– Избавьтесь от обоих.

Для гарантированного результата статс-дама поила девушку отваром из спорыша и пижмы. Первый приводит к смерти плода, вторая к выкидышу. Что и как пошло не так, она не знала, но вскоре нашла девушку уже мёртвой в луже крови и какой-то слизи между ног. Может оно и к лучшему, ведь при удачном прерывании беременности она закончила бы свои дни портовой шлюхой где-нибудь на краю земли.