Всё может быть
Шрифт:
Кажется, я сейчас начну плакать, но мне удается сдержаться. Может, надо сказать ему, что все в порядке, я не возражаю, мне все равно, что, раз уже у него нет денег, я готова ждать. Но я понимаю в глубине души, что он уже решил и ничего не изменится.
— Так, значит, все кончено? — говорю я очень тихим голосом и думаю: так я и знала; я все поняла уже в ту ночь, когда мы не занялись сексом.
— Нет, — он вздыхает, — я не знаю. Я не хочу прекращать с тобой встречаться.
— Так, значит, мы не расстаемся? — Надежда еще есть — маленький огонек в конце
— Не знаю. Вряд ли. Я не хочу терять тебя.
— Но ты не можешь получить и то и другое, — говорю я и сама поражаюсь своей твердости. Но в то же время молюсь, чтобы, если я скажу, что не хочу оставаться просто друзьями, он нашел способ преодолеть эту ситуацию и остался со мной. — Я не могу быть твоим другом, — продолжаю я. — Прости, но я просто не могу.
— Я не знаю, что делать. Что ты думаешь?
— Я думаю... — Я умолкаю и внезапно чувствую себя очень взрослой. — Я думаю, что уже очень поздно. Думаю, вчера мы поздно легли и оба устали, а когда ты устал, все представляется в гораздо худшем свете. Думаю, нам надо пойти домой, выспаться и решить все утром.
Мне кажется, я сказала все правильно, потому что Ник расслабляется и говорит:
— Наверное, ты права. Хорошо. Пойдем? — И мы уходим.
Мы идем домой и занимаемся любовью — любовью, а не просто сексом, потому что делаем это невероятно нежно и все время смотрим друг другу в глаза. Пару раз мне даже кажется, что глаза Ника наполняются слезами, и думаю: как он мог попрощаться со мной, когда нам было так хорошо?
Мы засыпаем, обнявшись. Обычно я отворачиваюсь минут через двадцать, потому что не люблю спать, так близко прижавшись к кому-то, мне нужно пространство, чтобы нормально выспаться. Но когда открываю глаза, он все еще крепко сжимает меня в объятиях; а на часах уже без десяти восемь. Я целую его, и мне кажется, что вчерашний вечер был всего лишь дурным сном.
Мы вместе спускаемся в метро и оба чувствуем, что что-то изменилось, хотя мы ни слова не говорим о прошлом вечере. Поцеловав меня на прощание, Ник спрашивает:
— У тебя все в порядке?
Я киваю.
— А у тебя? — спрашиваю я.
— Я все еще не знаю, что делать, — говорит он. — Теперь совсем не знаю. — Он обнимает меня.
И я не уверена, что мне нравится, как он это делает: слишком сильно, слишком крепко, будто в последний раз. Мы стоим так целую вечность. В конце концов я отстраняюсь и он говорит:
— Я тебе позвоню.
И я не понимаю, какого черта здесь происходит, ведь никто из нас не сказал, что все кончено. Так, может, ничего и не кончено? Но тогда почему же мне так плохо?
Глава 12
Я весь день чувствую себя отвратно. Не плачу, но такое ощущение, что вот-вот разрыдаюсь, — это похоже на обострение предменструального синдрома, когда любая мелочь способна вывести из себя и ты буквально на волоске от истерики.
Естественно, стоит мне войти в офис, первым делом я звоню Джулс. Она тихо слушает, пока я излагаю события вчерашнего вечера,
— Дело плохо.
— Я и сама знаю, что дело плохо! Но что происходит?
— А как ты думаешь?
— Я не думаю. Я знаю. Все кончено.
— Скорее всего ты права, пока все действительно кончено, но что-то подсказывает мне, что будет продолжение.
— Что ты имеешь в виду?
— Мне кажется, он на самом деле запутался и тебе надо предоставить ему свободу; может, я и ошибаюсь, но мне кажется, он вернется.
— Но я не хочу предоставлять ему свободу, я хочу видеть его, быть с ним, убедить его в том, что я ему подхожу.
— Не забывай, что ты сама всегда говорила, — мягко продолжает она, пытаясь смягчить боль. — Ты никогда не думала, что он — Любовь Всей Твоей Жизни, поэтому, может, это и к лучшему.
— Я знаю, — вздыхаю я. — Но, может, я ошибалась. Я знаю, все началось как невинное увлечение, но ты не можешь регулярно спать с кем-то, кто тебе нравится, и не испытывать никаких эмоций.
Джулс смеется.
— Не это ли я тебе с самого начала говорила?
— Но я-то думала, у меня получится, — хнычу я, — раньше получалось, почему же сейчас не могу?
— Потому что, когда тебе двадцать, ты смотришь на мир по-другому. Помимо всего прочего, ты можешь себе это позволить, у тебя есть время, но, как я уже говорила, после двадцати пяти тебя начинают заботить другие вещи и каждого мужчину, которого встречаешь, ты рассматриваешь как потенциального кандидата в мужья, хочешь ты этого или нет.
— Ты права, права. Я знаю, что ты права. Но мне от этого не легче.
— Знаю, дорогая. И тебе будет больно еще какое-то время, но нужно жить дальше. Что ты делаешь сегодня вечером?
— Ничего.
— Отлично. Я заеду за тобой в восемь и хочу, чтобы ты надела свои лучшие дизайнерские шмотки. Мы пойдем в «Меццо».
— У меня нет настроения, Джулс.
— Мне все равно. Мы пойдем, напьемся и будем веселиться.
— Может, в другой раз?
— Нет уж. Нечего слоняться по дому в одиночестве. Ты сама на себя не похожа. Три месяца назад ты бы прыгала от радости, будь у тебя шанс разрядиться в пух и прах и познакомиться с богатыми мужчинами.
Но мне больше не нужны богатые мужчины, думаю я. Мне нужен Ник. Однако от Джулс так легко не отделаешься, поэтому я соглашаюсь и с несчастным видом опускаю трубку. Но через две секунды телефон снова звонит.
— Либби! Это Сэл.
— Привет! Как поживаешь?
Именно с ней мне и нужно поговорить, потому что она знает Ника и лучше разберется в том, что происходит.
— Ник мне только что звонил, — говорит она. — Ты в порядке?
Дерьмо. Значит, он сказал ей, что все кончено.
— Он сказал тебе, что все кончено?
— Нет, не совсем. Он просто сказал, что запутался и не думает, что будет справедливо по отношению к тебе продолжать все это. Я не понимаю.
— Я тоже.
— Ведь он сказал, что ты ему действительно нравишься, и, если это так, почему бы ему не разобраться со своим дерьмом?