Всё на земле
Шрифт:
— Вот как? Пожалуйста, поясните свою мысль. Это серьезно.
— Пожалуйста… Вот иллюстрации… — Дорошин достал рокотовские бумажки. — В мое отсутствие эти документы получил первый заместитель генерального директора товарищ Крутов от первого секретаря райкома партии товарища Рокотова. Это, на мой взгляд, порочный стиль руководства. Волюнтаризм.
Дронов прочитал бумажки, встал:
— Да… И все же, Павел Никифорович, вы не совсем правы. Владимир Алексеевич — молодой партийный работник. Вы могли бы помочь ему советом и на практике. Вы этого не сделали. Более того, мне известно, что вы всячески противились проведению в жизнь некоторых его предложений, разумность и целесообразность которых вы только что подтвердили. Мы вас ценим, Павел Никифорович, мы знаем, что вы сделали для создания горнорудного района
Кто же это сделал? Рокотов? Навряд ли… Не пойдет он на такое. Ай да прокол. Действительно, речь шла об очистных сооружениях города. Девяносто процентов жилья проходит по ведению Дорошина. Его лет пять назад обязали построить очистные сооружения. С тех пор коммунальники все время митингуют на эту тему. А что у них за средства? Кинулись на него с обвинениями на том совещании. А он сказал, что хозяин деньгам он и пусть райисполком что хочет решает по этому поводу. Когда будут свободные силы и деньги, тогда и построит. Если б знал, что этот протокол сюда, в обком, попадет, сам бы позаботился о формулировках… Ведь сказать можно что угодно. Не за слова судят, а за дела. А план он делает с превышением.
Что ж сейчас говорить? Вот и Комолов смотрит с осуждением. Теперь точно министру доложит. Заелся, скажет, Дорошин, губернатором себя мыслит, в обкоме авторитет растерял. Как же работать дальше? А не на пенсию ли его? Пусть огородик и садик свой благоустраивает. Самое милое дело.
— В сердцах сказал, Михаил Николаевич… Виноват. За дело свое болею. Ну, а характер прижимать свой уже поздно. Так, видать, и помру.
— Учтите ошибки свои, товарищ Дорошин. Даже заслуги ваши не дают права вести себя иным образом, чем положено коммунисту и руководителю.
Слова точно железные. Будто обухом по голове досталось. За все твои, Дорошин, старания и дела. За ночи бессонные и мысли о работе. Может, и в самом деле пора уходить? Нет, все стерпит, все, только карьера дождется. Дождется красной ленточки перед тепловозом, первого взрыва, скрежета экскаватора о глыбы руды и первых каменных ударов в железное тело вагона. Тогда все… Тогда можно уходить и подводить итог своей трудной жизни и рассказывать пионерам на их вечерах об атаках в лоб, о сбитых самолетах и думать про себя, что до самого последнего дня в рабочей упряжке он, не выходил из прямого боя, оставив на потом решение вопроса: прав он или не прав. Да, прав, потому что главное— это чтобы шла руда. И пусть при этом страдают отдельные люди, но не страна. Пусть потом предъявляют ему претензии все несправедливо им обиженные, пусть… Когда уйдет, он готов обойти их всех и попросить прощения у каждого, лишь бы не задерживаться на каждом перекрестке теперь, когда так мало времени. И пусть его тогда ругают и критикуют, он будет улыбаться, потому что знает: на другой чаше весов созданный им город, миллионы тонн выданной стране руды, из которой изготовлены тысячи нужных машин. Так что же важнее? Пусть его обвиняют в чем угодно, пусть.
Что-то говорит Комолов, жесты у него выразительные. А Дорошин знает, что самое страшное — это если его отправят на пенсию. Пусть даже с орденом. Тогда уже все.
А может, оставят? Ведь теперь потянуть такую махину может только он, старый боевой конь Дорошин. Он уже обжигался, он знает, как надо ставить дело. А придет другой, скажем, даже такой, как Володька? Он жилы сорвет, а дело не закончит. Потому что надо сделать карьер. Это не дом построить. Это больше, чем построить город. Вот пройдут пятидесятиметровую отметку… Хлынет вода… Надо будет ставить земснаряд… Потом дренаж вводить в строй… Одна ошибка с обводнением — и пиши пропало… Миллионы уйдут на исправление промаха. А миллионы впустую — это конец любому руководителю, как бы ценен он ни был… Придется идти рядовым снова. Таких вещей не прощают. Только он, Дорошин, умеющий взвесить риск и выгоду, только он может выйти без потерь. Он это умеет. И дайте же ему сделать это последнее большое дело.
— Я приеду к вам, Павел Никифорович, — говорит первый секретарь и улыбается почти дружески.
Значит, они уже уходят? Все закончено. Нет, обком не будет отправлять его на пенсию. Иначе Дронов не прощался бы с ним так дружески. Он просто отметил промахи. Да что, первый год они знакомы, что ли? Сколько раз в трудную минуту шел к нему Дорошин и всегда находил поддержку. Удивляло его то, что этот молодой еще человек так умеет найти слово в поддержку и в то же время двумя-тремя фразами может сделать несоизмерно больше, чем другой получасовым криком и руганью. Нет, он будет работать, он дождется своего карьера. Он увидит новую руду.
Комолов шагает рядом. Улыбается:
— Да… А вы, оказывается, умеете пугаться, Павел Никифорович. Не думал.
Вот он ему сейчас ответит. Пусть знает:
— Я боюсь одного: пенсии… Вот чего я боюсь, Геннадий Андреевич.
И лицо у Комолова стало вдруг серьезным:
— А вас мы и не собираемся отправлять на отдых, Павел Никифорович. И обком такого же мнения, насколько я понял. Вы еще нужны. Ваш опыт, ваше умение организатора. Об этом речи пока нет.
Нет, он ничего мужик, этот самый Комолов. Он ведь недавно в аппарате министерства… А до этого был и инженером, и генеральным директором комбината в Сибири, и начальником главка… Хлебец наш он знает во как хорошо. Со всеми его привкусами и особенностями.
И знает вечную гонку за тоннами руды, когда нет роздыху и сна и когда забываешь, что вокруг тебя живет целый мир и что он гораздо шире, чем тебе кажется. И не будет он делать никаких подрывающих авторитет Дорошина докладов министру, и не будут делать событий из его ошибок. И вообще, откуда он взял, что все вокруг только и думают про то, чтобы убрать его из гендиректорского кресла по старости и непригодности? Нет, то, что он сделал, помнят и ценят его умение. И он еще поработает.
На улице ясное небо… И голуби у площади перед зданием обкома ходят мирно и не боятся людей. И Вечный огонь горит ярко над могилами тех, кто погиб в этих местах в сорок третьем… Вот им сейчас и пойдет он поклониться, подумать над жизнью, над долгом солдатским, потому что его-то пока в запас еще не отправили. А Комолов пусть постоит рядом. Он помоложе. И помолчит, хоть и начальство. Минута святая…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
Как-то отошел Рокотов от всех дел по Кореневке с выходом на работу Дорошина. Сейчас уже нечего было сказать в адрес Павла Никифоровича: старик развернулся крепко. Особенно после приезда московского гостя. Узнал Владимир о его визите от Михайлова: оказывается, Комолов хотел его увидеть, поговорить. Как же его не предупредили?
Впрочем, жалеть было некогда. Начиналась новая стадия — уборка свеклы. В районе с ней не совсем благополучно, и надо было самому вмешиваться в ход дел, проводить бесконечные совещания, семинары, проверять готовность техники и свекловодческих звеньев, складские помещения, добиваться в области транспорта для вывозки. Забот было столько, что он не мог даже с ребятами увидеться, хотя слухи до него доходили странные и непривычные, будто жениться собирался Ряднов, будто бы ходил уже к Дорошину просить квартиру и тот пообещал в первом же доме, который будет готов к сдаче. Ай да тихоня, ай да Петя. Ни с кем не встречался, ни с кем его не видели — и вдруг… Впрочем, ничего удивительного. То же самое когда-то скажут и о нем, о Рокотове. И скоро скажут.
Первые сентябрьские дни были тихими, солнечными. Небо сияло яркой голубизной. Деревья расцветились в самый немыслимый цветовой колер. Роса по утрам холодила. Природа будто притихла перед осенними переменами, готовясь и к ливням, и к ветрам жестоким, и к октябрьским ранним морозам.
Завершились заботы и по другому важному делу: обмену партийных документов. Поругали райком за некоторые ошибки в этом вопросе на одном из обкомовских совещаний. Настроение у Рокотова было крепко подпорчено: говорилось резко. Не улучшилось оно и после того, как в выступлении секретаря обкома была сделана оговорка, что первый секретарь в районе молод и, может быть, поэтому не смог продумать весь комплекс проблем, связанных с обменом. В машине Михайлов сделал неуклюжую попытку сгладить впечатление, однако у Рокотова уже создалось мнение, что и он разделяет выводы обкомовцев.