Всё о Кыше, Двухпортфелях и весёлых каникулах
Шрифт:
Мама молча всё это слушала. У неё с папой – я ещё раньше понял – был договор: когда он меня ругает, она молчит, а когда она – помалкивает папа.
– Митя, если ты кончил, то скажу кое-что я, – наконец вмешалась мама.
– Нет! – заупрямился папа. – Разговор далеко не окончен! Прошла целая школьная неделя, а в твоих тетрадках кляксы и какие-то червяки вместо прямых линий! У тебя, может быть, дрожит рука?
– Она как-то не двигается, – сказал я.
– А при разборке моей кинокамеры у тебя двигалась рука?
– Двигалась, –
– Короче говоря, мне всё ясно, – заявил папа и после этого неожиданно потребовал, чтобы в течение завтрашнего дня Кыш был обучен не наливать на полу лужи.
– Митя! Пойдём подышим свежим воздухом, – вдруг предложила мама.
Это значило, что она не хочет, чтобы я присутствовал при её серьёзном разговоре с папой.
– Там холодно, – поёжившись, сказал папа.
– Надень пальто.
– Но оно на полатях.
– А ты достань. Пора, – сказала мама, и папе ко всему прочему пришлось доставать пальто, а мне снова держать стремянку.
Потом они ушли дышать свежим воздухом.
Кыш уныло лежал на матрасике. Он как будто чувствовал себя виноватым.
«Завтра привяжу его, когда пойду в школу, пока привыкнет не устраивать везде ералаш», – подумал я и посмотрел в окно.
Папа и мама не спеша ходили по скверику. Папа что-то горячо доказывал, размахивая руками.
Я сел за уроки и начал новую тетрадку. А Кыш встал за стул, стоявший перед моим столиком, и смотрел, как я вывожу пером чёрточки и нолики и макаю ручку в чернила. От интереса он высунул язык, но не мешал мне. Наоборот, у меня получилось несколько очень ровных палочек с хорошим нажимом и совсем мало клякс. Потом я учился читать по слогам.
Потом вернулись мама и папа. Папа сказал:
– Знал бы, никогда не стал бы есть пуд соли с этим человеком! Предатель дружбы!
– Всё-таки, по-моему, ты не прав, – сказала мама. – И пока не признаешь это, будешь злиться.
– Никогда! О-о! Никогда! – воскликнул папа и проверил мои тетрадки.
Перед сном я спросил, кто из его друзей оказался предателем дружбы.
– Дядя Сергей Сергеев, – сказал папа.
– Значит, выходит, пуд соли зря пропал?
– Ещё есть какие-нибудь вопросы? – сухо поинтересовался папа.
У нас была договорённость: для того чтобы не теребить папу каждые десять минут разными вопросами, я должен был их копить целый день и вечером задавать все сразу.
– Что такое пигмей? – спросил я.
– На этот вопрос я отвечу завтра, – сказал папа. – Всё остальное ясно?
– А почему дядя Сергей Сергеев – предатель? Что он сделал?
– Станешь взрослым – поймёшь! – сказал папа. – И зря ты обижаешься на прозвище Двапортфеля. Прекрасное и очень редкое прозвище. Такие бывают только у индейцев. Помнишь, я читал про одного индейца? Его звали «Он Красит Волосы В Рыжий Цвет». Так что не обижайся.
– А у тебя в первом классе какое было прозвище?
– Булка. Меня звали Булкой, потому что я любил
Глава 21
Утром перед школой я так и сделал, как задумал: привязал Кыша. Поставил рядом миску молока, блюдце с водой и отрезал кусок колбасы.
– Не вздумай перегрызть верёвку, – сказал я ему. – Мне тоже приходится как привязанному сидеть за партой по сорок пять минут. А переменки маленькие. На уроке, если повернёшься не так, сразу тебе замечание делают. И до звонка из класса никуда не выйдешь. Понял?
«Р-ры! Ничего я не понял. Иди уж, а то опять опоздаешь!» – сказал Кыш, и я пошёл в школу, но на этот раз не опоздал.
Мотор экскаватора завели без меня. Он пыхтел, пуская в небо синие колечки, а машинист прилаживал к стреле вместо ковша огромную железяку, похожую на бомбу…
В классе на меня сразу набросилась Снежка:
– Ты почему вчера от всех убежал и меня бросил?
– Кыш был голодный и очень бедокурил, – сказал я ей.
– Больше так не делай. Надо прощаться.
Когда начался урок, Снежка сказала мне:
– Давай поспорим, что я сейчас на уроке саблю проглочу и съем!
– А на что поспорим? – спросил я, даже не успев подумать, откуда у Снежки взялась сабля.
То, что их глотают некоторые люди, я знал из рассказов папы про цирк.
– На любое желание давай спорить, – сказала Снежка. – «Американка» называется такой спор.
Вета Павловна как раз в этот момент смотрела в другую сторону. Мы ударили по рукам, а Оля Данова, по прозвищу Ога, разняла наши руки.
Снежка вытащила из портфеля какой-то предмет, завёрнутый в жирную бумагу, и положила его на коленки.
– Может, не надо глотать на уроке? Подождём переменки, – шепнул я.
– Я позавтракать не успела, – сказала Снежка и достала кусочек булки. – С хлебом сабля вкусней. Ну, смотри!
Я раскрыл рот от волнения, а Снежка вынула из бумаги что-то ржаво-сине-серебристое, только без ручки. Она откусила кусок, пожевала и проглотила. Потом откусила ещё кусок и с набитым ртом сказала:
– Это сабля, но только жареная рыба. Не догадался? Ты проиграл!
Я захохотал на весь класс, и к нашей парте тут же подошла Вета Павловна:
– Сероглазов! Ты почему смеёшься? Встань!
– Мне смешно стало, – сказал я правду, потому что обещал папе никогда не врать учителям.
– Почему смешно? Молчишь? Садись. Снежана Соколова, встань. Что у вас здесь происходит?
Снежка быстро успела всё проглотить и сказала:
– Можно, я вам на ухо объясню?
– Нет, нельзя. Нехорошо при всех шептаться и некрасиво.