Всё о Манюне (сборник)
Шрифт:
Мама кормила его с ложечки и сильно жалела.
– Игорь, ну зачем ты послушался этих ненормальных и выпил кизиловки? – качала головой она.
– Я ж не знал, – заикался дядя Игорь, – я и предположить не мог, ЧТО это такое! Это же ужас какой-то! Второй день от собственной отрыжки обратно пьянею!
Он улетел через неделю.
– Вернусь в Москву, возьму еще одну недельку за свой счет, съезжу в санаторий поправлять печень, – пообещал на прощание.
– Приезжай к нам еще, – обнял друга папа.
– Спасибо, – растрогался дядя Игорь, – обязательно приеду. Дайте только мне время от этой поездки отойти.
Через
«Приучил Лужу какать в унитаз», – хвастался дядя Игорь.
– Ну! – крякнул отец.
«Продал "Запорожец". Чуть поднакоплю – куплю "копейку"».
– Вот это разговор, – одобрил папа.
«Завел интрижку с медсестрой из массажного кабинета. Вылечил радикулит».
– Хех! – потер поясницу отец.
«Дочка в выходные ночевала у меня. Пожарила картошки, спалила проводку. Ты знаешь, Юра, я счастлив!»
У папы на глаза навернулись слезы.
«Вылечил-таки», – с гордостью подумал он.
Потом профилактически нахмурился и обернулся к маме:
– Жена, или ты каждый вечер делаешь мне массаж спины, или пеняй на себя.
– Тебе даже массаж извилин не поможет, – не осталась в долгу мама.
Глава 23. Манюня читает польский журнал мод, или Откуда у дяди Миши растут руки
Все началось с того, что Манюня сломала отцовскую электробритву. Бритва была импортная, очень красивая и называлась «Браун». Дядя Миша давно о такой мечтал и, махнув рукой на экономию, купил у фарцовщика Тевоса за большие деньги.
– Ничего не «Браун», – фыркнула Манька, заглянув в футляр, – какая-то непонятная штуковина. Железная. С проводом. Тоже мне «Браун». Папа, а что такое «Браун»?
– Это название фирмы, – объяснил дядя Миша, – такие бритвы долго служат. Всю жизнь. И главное – они совершенно безопасные.
– То есть ты уже по утрам не будешь ходить с кусочками туалетной бумаги на лице? – обрадовалась Манюня.
– Не буду.
– Сына, это не аргумент. У тебя руки растут из того места, где у других, хм, заканчивается кишечник. Тебе «Брауном» пораниться – раз плюнуть, – фыркнула Ба.
Дядя Миша молча захлопнул футляр электробритвы и унес к себе в комнату. Крыть ему было нечем. Потому что на днях он снова отличился – сорвал со стены навесной кухонный шкафчик и буквально обрушился с ним на пол. А всего-то надо было затянуть шурупы на разболтавшейся дверце.
Ба потом извлекала своего горемычного сына из-под всевозможных обломков и ругала страшными словами. А дядя Миша отплевывался осколками чешского сервиза и бурчал, что табуретка убежала из-под ног, и ему пришлось повиснуть на шкафчике, чтобы не упасть.
Теперь на месте порушенного шкафчика красовалась репродукция васнецовской «Аленушки», и Ба, всякий раз цепляя ее взглядом, начинала кипятиться.
– Нечего мне больше делать, как любоваться твоей унылой рожей! – отчитывала она Аленушку. – И это потому, что кое у кого руки не тем концом к телу приделаны!
Если честно, я перепутала хронологию. Все началось не с электробритвы «Браун» и даже не с порушенного шкафчика. А с того,
Мы ахали и охали, разглядывая с безопасного расстояния журнал, и мечтали превратиться в польских красавиц. И глядеть томно, чуть отставив в сторону ногу, так, чтобы коленка выглядывала в разрезе платья.
– Шикиблеск, – вздыхала Манька.
– Ага, – трепетали мы.
Только Каринка сказала, что мы дурочки и ничего не понимаем в женской красоте.
– Разве это красавицы? Вот Изольда Саакян – красавица, а в этих девицах ничего такого, кожа да кости!
Мы молча переглянулись. Изольда Саакян была чемпионкой нашего города по борьбе и легко побеждала всех соперников, которые попадались на ее спортивном пути. Причем во всех весовых категориях. И даже своего тренера Валерия Станиславовича она умудрилась на одном из занятий покалечить. Тренер потом месяц лежал в гипсе, а после ездил в санаторий, поправлять здоровье. Изольда все это время ходила понурая и бубнила, что это она нечаянно, просто «Валерий Станиславыч сам полез на рожон».
Поэтому спорить о красоте Изольды мы благоразумно не стали – никому из нас не хотелось целый месяц лежать в гипсе.
– Она тоже очень красивая, – дипломатично заявила Маринка и принялась пересказывать содержание одной статьи из польского журнала. Статью Маринке перевела ее тетя, которая была очень умной и владела семью иностранными языками.
– Ни одна уважающая себя девушка не потерпит на себе лишних волос, так здесь написано, – рассказывала Маринка.
– А чего они делают? Бреются, что ли?
– Вот этого я не знаю, но сама видела, как мама бреет ноги. Папиной бритвой. А папа потом орал, что это негиг… негегек… ни… гигично, а мама говорила, что она свои ноги моет чаще, чем папа лицо. Так что это еще вопрос, кому что ни. гигично.
– А что такое ни. гигично?
– Не знаю. Может, зараза какая-то? – вздохнула Маринка и почесала ногу. – Может, и я уже болею?
Мы испуганно переглянулись, но отодвигаться от нее не стали. Потому что если бы мы отодвинулись еще дальше, то журнал пришлось бы в бинокль рассматривать.
– Ну, моя мама тоже бреет ноги, и тети тоже, – пожала я плечом. – Но над верхней губой у тети Жанны, например, растет пушок. Вот тут, – я потыкала пальцем у себя под носом, – и чего, его тоже надо брить?
– Не показывай на себе, а то сама станешь усатой, – хлопнула меня по руке Манька.
– Конечно, надо брить, – Маринка убрала журнал в мятый целлофановый пакет, – подумайте сами – это ведь очень стыдно, когда ты девушка, а у тебя кругом волосы торчат!
– А моя Ба не бреет ноги, – вздохнула Манька, – волос на ногах у нее совсем мало, но иногда попадаются такие длинные! Даже у папы на груди нет таких длинных волос! Я как-то пыталась выдрать один, но Ба дала мне по шее и сказала, чтобы я так больше не делала. Это потому, что ей было очень больно.