Все о Томе Сойере и Гекльберри Финне (сборник)

Твен Марк

— Вот я и взял всего одну листовку.

— Зачем тогда было делать сто пятьдесят? Чтобы каждую ночь вешать новую, и так целых полгода?

— Нет, мы повесим всего одну — этого предостаточно.

— Ну и зачем надо было тратить такую уйму денег, Том? Что, нельзя было напечатать одну?

— А затем, что напечатать сто пятьдесят — это дело обычное. А закажи я одну — печатник принялся бы про себя рассуждать: «Вот странно! За те же деньги можно было заказать полторы сотни, а он просит всего одну. Что–то здесь нечисто, возьму–ка да сообщу кому следует!»

Такой уж он, Том Сойер — любит всё продумать заранее. Больше я таких рассудительных ребят не встречал!

И

тут сверкнула молния, да так, что везде — от неба до земли — сделалось совсем светло, и всё стало видно, как днём, аж до самой реки. И — вот так чудо! — все улицы пустые, кругом ни одного патрульного. А все канавы превратились в ручьи, да такие глубокие и быстрые, что нас едва с ног не сбивало течением. Мы повесили листовку и остались под навесом — слушали грозу да смотрели при свете молний, как вниз по канаве плывут пучки соломы, коробки из–под апельсинов и прочий мусор, и хотели досмотреть до самого конца, но так и не стали — из–за Сида. Если гром его разбудит, он испугается и побежит в нашу комнату, чтобы его утешили, — а нас там нет. Там он дождётся, пока мы вернёмся, а утром наябедничает, расскажет, как всё было, — и не миновать нам взбучки. Такие, как Сид, мало что сами никогда не ослушаются — так ещё и другим не дают веселиться. Пришлось возвращаться домой. Том сказал, что Сид слишком хорош для этого мира и жаль, что такие, как он, до сих пор не перевелись. Я ничего не ответил — пускай радуется, что ввернул умное слово: по–моему, нехорошо расстраивать человека только затем, чтобы показать, сколько ты знаешь. Но многие всё равно так делают. Я–то знаю, что такое «перевести», — мне вдова объясняла. Перевести можно книгу, а мальчика — нельзя, потому что переводят с одного языка на другой. Вдобавок, книга должна быть иностранная, а Сид никакой не иностранец. Не беда, что Том сказал слово, которого не знает, — он ведь никого при этом не обманывал; Том не раз говорил непонятные слова, но вовсе не для того, чтобы людям голову морочить, а просто потому, что они ему нравились.

Мы пошли домой, надеясь, что Сид не проснулся; по правде сказать, мы даже на это рассчитывали — ведь Провидение о нас заботилось непостижимым образом, и по всему было видно, что нашим заговором оно пока что довольно. Но тут вышла небольшая заминка. Было темно, мы ползли по крыше пристройки, по самому краю. Я полз первым и на полпути к нашему окну присел на корточки, очень осторожно — хотел нащупать гвоздь, который торчал поблизости: я на него несколько раз уже садился, да так, что на другой день и вовсе ни на чём сидеть не хотелось. И тут сверкнула молния, осветила всё ярко–ярко, и — здрасьте: Сид на нас в окно смотрит!

Мы влезли в наше окно, сели и стали шёпотом совещаться. Надо было что–то делать, а что — непонятно. Том и говорит, что по большому счету это пустяки, но всё равно нам сейчас лучше сидеть тихо. Вот если бы Сида отправить подальше — на ферму к дяде Флетчеру, за тридцать миль отсюда, недельки на четыре, — тогда нам никто не будет мешать и заговор пойдёт как по маслу. Сид, наверное, пока ни о чём не догадался, но теперь начнёт за нами следить и скоро всё разнюхает. Я и спрашиваю:

— Том, когда ты попросишь тётю Полли отправить Сида отдохнуть? Завтра утром?

— А зачем просить? Так дело не пойдёт. Она сразу начнёт спрашивать, с чего это я вдруг стал так заботиться о Сиде, и заподозрит неладное. Нам нужно что–нибудь такое подстроить, чтобы она сама Сида отправила подальше.

— Вот и придумывай — это как раз по твоей части.

— Надо пораскинуть мозгами. Наверняка это дело можно уладить.

Я

начал было раздеваться, а Том говорит:

— Не надо, будем спать в одежде.

— Это ещё зачем?

— На нас только рубашки и нанковые штаны, они высохнут за три часа.

— А зачем их сушить, Том?

Но Том уже слушал у двери, храпит Сид или нет. Потом прошмыгнул к нему в комнату, схватил одежду Сида и вывесил за окно, под дождь, а когда она вымокла насквозь, отнёс обратно, а сам лёг спать. Тут я всё понял. Мы прижались друг к дружке, натянули на себя одеяла — было не очень–то приятно, но нужно было терпеть. Том молчал–молчал, думал–думал, а потом говорит:

— Гек, я знаю! Знаю, где можно заразиться корью. Всё равно мы рано или поздно ею переболеем — так лучше мне заразиться сейчас, когда она может пригодиться.

— Зачем?

— Если в доме корь, тётя Полли не разрешит Сиду и Мэри здесь оставаться, а отправит их к дяде Флетчеру — больше некуда.

Только я услышал про этот план — мне сразу тошно стало. Я и говорю:

— Не надо, Том! Никуда твой план не годится! А вдруг ты умрёшь?

— Умру? Ты что, спятил? Никогда ещё такой ерунды не слышал! От кори никто не умирает — только взрослые и совсем маленькие дети.

Я перепугался, стал его отговаривать. Старался как мог, но всё впустую — уж очень Тому этот план был по душе, и он во что бы то ни стало хотел попробовать, а меня просил помочь. Ничего не поделаешь, пришлось согласиться. Том рассказал, что нам нужно сделать, и мы заснули.

Проснулись мы уже сухими, а у Сида — вся одежда мокрая. Он уже собрался идти жаловаться на нас, а Том ему: пожалуйста, хоть сейчас, вот и посмотрим, кому из нас больше поверят: ведь наша–то одежда сухая! Сид и говорит, что не был на улице, зато видел, как мы выходили. А Том ему:

— Как тебе не стыдно! Опять ты за своё! Вечно ты ходишь во сне: как примерещится что–нибудь — ты и думаешь, что это правда! Неужели не понимаешь, что тебе это всё приснилось? Если ты не ходил во сне, почему тогда твоя одежда мокрая, а наша — сухая?

Сид совсем запутался, ничего не мог понять. Думал он, думал, трогал нашу одежду, да так ничего и не придумал. Да, говорит, теперь понятно, это был просто сон, только уж очень похожий на правду — он отродясь таких не видел! Заговор был спасён, все опасности — позади, Том и говорит: вот видишь, теперь ясно, что Провидение нами довольно. Он был просто в восторге от того, как Провидение охраняет наш заговор и заботится о нём непостижимыми путями, сказал, что на нашем месте кто угодно бы поверил в чудо. Я и сам поверил. Том решил всегда слушаться Провидение, и благодарить его, и стараться всё делать как надо. А после завтрака мы пошли к капитану Гарперу, чтобы заразиться корью, — и у нас получилось, хоть и не сразу. А всё потому, что мы за дело взялись не с того конца. Том зашел в дом с чёрного хода, поднялся в комнату, где лежал больной Джо, но только собрался лечь к нему в кровать — и тут вошла мама Джо с лекарством, увидела Тома, да как испугалась и говорит:

— О Боже, ты–то как здесь очутился? А ну иди отсюда, глупый мальчишка, — разве ты не знаешь, что у нас корь?

Том стал было объяснять, что просто пришёл узнать, как Джо себя чувствует, но миссис Гарпер его не слушала, а всё гнала и гнала к двери, пока не выгнала совсем. И говорила при этом:

— Скорей беги, спасайся! Ты меня напугал до смерти, а тётя Полли никогда в жизни мне не простит, если ты заболеешь. И сам будешь виноват: почему не зашёл через парадную дверь, как все порядочные люди? — и захлопнула дверь у Тома перед носом.