Все оттенки боли
Шрифт:
— Ты сама всего добьешься, — словно услышал мои мысли драматург. — У тебя сила воли есть. А вот подружка твоя — неправильная девочка. Поверь моему опытному взгляду. Не общайся с ней, найди себе целеустремленную подругу.
Вот тут я разозлилась! Кто он такой, чтобы учить меня, с кем дружить? Тоже мне, папа нашелся!
— У меня отличная подруга! Не надо про нее гадости говорить. Если б не она, сидеть мне сейчас в пыльном райкоме и постановления печатать. Знаете, как шея болит после восьми часов работы?
Драматург обрадовался:
— Я делаю потрясающие массажи! Ложись скорее на лежак — нужно снять напряжение с воротниковой зоны.
Вот зачем я ему сказала, что шея болит? Теперь он опять начнет приставать своими руками.
Но поскольку мама учила меня слушаться старших, я легла ничком на топчан и свернула голову в бок, как сломанная кукла.
— Если хочешь настоящий массаж, то я должен сесть на тебя. Не бойся, я легкий, не раздавлю.
Как будто в этом дело! Я вообще не хочу, чтобы этот старик усаживался на меня. Жила без массажей девятнадцать лет, и ничего себе, шея поворачивается.
Но драматург уже с серьезным видом разминал руки, бубня под нос: «Жаль, крема нет». Он вцепился костлявыми пальцами в мои плечи и стал их выламывать.
Было больно с непривычки, хотелось скинуть навязчивого всадника и ускакать от его приставаний да разговорах о трусиках. Но он так вгрызся в мои плечи, что я только вскрикивала и просила «полегче».
А у него, видимо, обострилось тактильное восприятие, и от воротниковой зоны он стал опускаться туда, где точно не болит.
А я это заметила и стала выворачиваться, как уж на сковородке.
— Расслабься! Я своей жене каждое утро массажи делаю, а она сознание теряет от удовольствия.
Почему мужчины думают, что подробности их личной жизни интересны другим женщинам? Или драматург всерьез полагает, что после этих «милых» семейных историй я брошусь на него в экстазе с криками: «Да! Да! Я тоже так хочу! Делай мне больно! Называй своей сучкой!»
В этот момент позади меня раздался глухой удар, и туловище драматурга свалилось на мою голову.
«Ничего себе легкий», — подумала я, раздавленная драматургом. И только потом испугалась. Затаилась. Пусть бандиты думают, что мы оба мертвые. Постоят да уйдут восвояси.
— Эй, ты живая? — спросил молодой голос и стащил с меня обмякшее тело писателя.
Я вскочила с бодрой улыбкой, чтобы бандит не решил, будто напугал меня и я собираюсь кричать.
— Весь берег обошел — искал вас, — радостно сообщил парень, помахивая палкой.
— Ты кто? — собиралась я с мыслями, потому что в темноте он был похож на черта.
— Не узнала? Во даешь! Вы у меня ночевали, когда приехали. Коза Гиппократ еще у меня. Вспомнила?
Видимо, драматург, когда падал, ударил меня подбородком по темени. Оттого и вопросы насущные появились.
— Ты почему козу
Чернявый Вася-Бэзил с радостью ответил:
— До нее был козел. Я его назвал Гиппократ, потому что хочу в медицинский поступать. Козел сдох, а имя осталось.
— Ну да, ну да… — размышляла я над превратностями судьбы. — А здесь ты что делаешь? Мы тебя боялись — думали ты агрессивный.
— Не! — открыто улыбнулся парень. — Я ждал вас две ночи, волновался, все ли у вас в порядке. Потом решил искать на набережной. Здесь все тусуются. А Светка где? Мне пить не с кем!
— Светка квасит с пожилым контингентом на съемной хате. Хочешь, отведу тебя к ней?
Драматург зашевелился, обозначив живучесть.
— А зачем ты его так? Он известный писатель, между прочим.
— Я иду. вижу, мужик над женщиной издевается. Она кричит, а он ее душит…
— Он массаж мне делал. Воротниковой зоны…
Чернявый поглядел на драматурга и сразу поставил диагноз:
— Педофил.
— А что это? — Я вспомнила про опасные глисты как узкую специализацию чернявого.
— Это когда старый к молодым лезет. Он тебя просил что-нибудь делать?
— Нет… Просил, но ерунду. Говорить потише, про белье расспрашивал, трусиками интересовался… Так, по мелочи…
— Эти темы его возбуждают. Тихий голос, разговоры про белье, наверное, научить целоваться предлагал, да? Умные вещи рассказывал, да? Это классический педофил.
— А неклассические круглые идиоты? — очень разумно спросила я.
Чернявый продолжал развивать свою теорию.
— Наверное, стихи тебе читал? Они здесь все Волошина декламируют. Мозги опыляют романтикой.
Драматург открыл глаза и снова закрыл от греха подальше.
— А я думала это его стихи… Почему же он меня не изнасиловал?
Бэзил с такой готовностью отвечал! Прирожденный медик.
— Твой знакомый — социопатическая личность с комплексом своеволия. Просто ты ему не создала нужных условий для преступления. Ты громко разговаривала, трусики не обсудила и капризничала во время массажа…
— Я ему еще оперные арии пела.
— С ума сошла! Он же писатель, наверняка ненавидит, когда говорит кто-нибудь, кроме него. Вероятно, импотент к тому же. А ты ему — арию.
Я задумалась.
— Но если он импотент, зачем тогда к женщинам пристает?
— А он каждый раз надеется, что в этот раз получится.
Надо же, сколько неизведанных чудес преподносит жизнь. Сколько знаний и навыков мне еще предстоит получить. Правильно Ленин говорил: «Учиться, учиться и учиться».
Приученный к лозунгам и декламациям мозг сформировал собственные тезисы. Пусть менее значимые, чем тезисы апрельского пленума ЦК КПСС, но зато искренние, не для рейтинга.