Все плохое уже позади
Шрифт:
Она прижалась к его груди, – мне так страшно, – всхлипнула она, ее плечи задрожали.
– Все хорошо, детка, не надо плакать, все плохое уже позади, – сказал он, обнимая и гладя ее по плечам.
– Не буду, – согласилась она и шмыгнула носом, – ты обещал меня покормить.
– Жуй, – он подал ей огромный бутерброд.
– В рот не поместится, – она скептически оглядела его многослойное творение.
– Поместится, смотри, – он откусил первым.
– Эй, так нечестно, это мой сэндвич, – возмутилась она и быстро откусила от бутерброда, – м-м-м, какая вкуснотища, – закатила она глаза, –
– Да, да, – засуетился Мэтт и схватил штопор.
– Какое вкусное, – восхищенно произнесла Наташа, сделав большой глоток легкого белого вина.
Нежная сочная свинина таяла во рту, салатные листья хрустели, а горчица придавала еде пикантный привкус. Она снова откусила от бутерброда и, сделав еще глоток вина, от наслаждения закрыла глаза.
Мэтт любовался, как она ест. Когда бутерброд был съеден, а вино выпито, он спросил, – еще?
– Нет, спасибо, теперь мне хорошо, – протянула она слегка захмелевшим голосом, – а как вспомню, что было несколько часов назад, мне опять становится страшно, – она посмотрела на Мэтта, – а знаешь, когда мне было страшнее всего?
– Когда? – он ласково погладил ее по голове.
– Когда бандиты сказали, что я их избила. А я их действительно избила. Я, правда, не соображала тогда, что делала, я просто дралась. Я помню, что одного ударила ногой в лицо и почувствовала, как под пяткой хрустнул его нос. А второго я ударила по вытянутой руке и, наверное, сломала ему запястье. Потом, когда я схватила биту, я от страха уже ничего не понимала, только наносила удары. И я испугалась, что из потерпевшей превращусь в обвиняемую, мне дадут пожизненный срок и посадят в американскую тюрьму, и я больше никогда не увижу своих родителей и бабушек с дедушкой, – из ее глаз потекли огромные слезы.
– Нати, не плачь, – Мэтт снова обнял ее, – я никогда бы не дал посадить тебя в тюрьму. На твою защиту я бросил бы все адвокатские конторы Нью-Йорка.
– Правда? – подняла она на него заплаканное лицо.
– Правда, – он вытер ей слезы, – не плачь, детка.
– С тобой так хорошо, – она снова прижалась к его груди и закрыла глаза, – и совсем не страшно, и спать захотелось, вот если бы еще и нога перестала болеть… – пробормотала она, зевнув.
– Какая нога? Что у тебя с ногой? – забеспокоился Мэтт.
– А, нормально все, – беспечно махнула рукой Наташа.
– Покажи, где болит, – потребовал он.
– Щиколотка, – она показала на правую ногу, лодыжка, действительно была опухшей, – и бедро болит немно… – она слегка приподняла край сарафана и запнулась на полуслове.
– Подожди, ну ка, покажи, – он отвел ее руку и бесцеремонно задрал ей юбку, оба от ужаса окаменели. Правое бедро превратилось в сплошной кровавый синяк.
– Тебя ударили? – ошеломленно выдавил Мэтт.
– Да, один ударил меня битой, я не успела увернуться, – прохрипела Наташа. Сейчас, увидев синяк, она вдруг почувствовала, как сильно болит нога.
Мэтт уже нажимал кнопки телефона, – алло, скорая, срочный вызов, записывайте адрес.
США, Нью-Йорк, особняк Престонов, суббота 27 июня 1987 года
Слегка захмелевшая от вина Наташа сидела в кухне на столе и смотрела, как прибежали Пол с Тефочкой, оба
Мэтт снял Наташу со стола, на руках перенес в гостиную и осторожно положил на диван. Приехала скорая, в дом вошли врачи и вкатили каталку. Они быстро осмотрели Наташу и сделали ей сразу несколько уколов. Мэтт переложил девушку на каталку и укрыл пледом.
Лекарство незаметно подействовало, боль и страх куда-то исчезли. Наташа лежала на каталке под капельницей и равнодушно наблюдала, как вокруг суетятся люди в белых одеждах. Самым забавным было полное отсутствие каких-либо звуков.
Мэтт всматривался в ее лицо. Он вдруг увидел, как она похудела и как заметны темные круги под глазами. Теперь, осознав всю серьезность, он с испугом думал, как могла она столько времени терпеть происки врагов. Он представил себе Наташу и своих детей, маленьких, встревоженных, не находящих поддержки ни у кого из взрослых членов семьи, и ему стало не по себе.
Увидев склонившегося над ней Мэтта, Наташа постаралась улыбнуться как можно шире и придать улыбке максимум бодрости, не зная, что со стороны ее улыбка больше похожа на болезненную гримасу.
Тефочка, увидев выражение ее лица, заплакала громче. Она гладила Наташу по руке и причитала, – моя милая, моя девочка, держись, все будет хорошо, мы позаботимся о тебе, прости нас, пожалуйста, Нати.
Наташа посмотрела на плачущую Дженнифер как во сне и, еле ворочая непослушным языком, произнесла то, что никогда не сказала бы в здравом уме, – Дженни, мне очень нравится ваш дом, он похож на дворец из сказки. Но без солнечного света и живых цветов это не дворец, а какое-то темное царство злой ведьмы миссис Драндулет.
С этими словами она отключилась.
Каталку с Наташей погрузили в автомобиль скорой помощи, через несколько секунд он с ревущей сиреной скрылся за поворотом. Следом за скорой помощью на своей машине рванул Мэтт.
Тефочка шмыгнула носом, вытерла заплаканные глаза и вошла в дом. Она остановилась посреди холла и внимательно огляделась вокруг. Никто из обслуживающего персонала не спал, все в ожидании столпились около лестницы. Барбара не удержалась и всхлипнула.
– Никаких слез, – решительным голосом сказала Дженнифер, – сейчас всем спать, а завтра с раннего утра принимаемся за работу. Расслабляться некогда, за короткое время мы должны превратить темное царство злой ведьмы в самый красивый сказочный дворец.
США, Нью-Йорк, Пресвитерианский госпиталь, воскресенье 28 июня 1987 года
Осунувшийся Мэтт сутки не вылезал из больницы, пока его знакомый доктор Райан насильно его не выгнал.
– Езжай домой, выспись, переоденься и побрейся, приедешь через два-три дня, а пока не путайся здесь под ногами, – раздраженно скомандовал он Мэтту.
Через два дня он позвонил и сказал, что можно приехать.
– Проходи, присаживайся, – сказал Райан, пропуская Мэтта в свой кабинет, и вошел следом.