Всё помнят города
Шрифт:
Отец Николай, и его жена тоже пришли на митинг. Это у них были плакаты с церковными куполами, хотя вообще-то, их деревянную церковь венчал восьмигранный шатёр, а не позолоченный купол. Пожилой иерей Николай служил при этом храме недавно, но уже пользовался большим уважением у моих граждан. Я надеялся, что хоть кто-нибудь из демонстрантов прислушается к нему, раз уж к моей милиции они оставались глухи. Мне не составило большого труда сделать так, чтобы в его руки попал микрофон и батюшка мог обратиться к народу.
– Братья и сёстры, – прокашлявшись, начал он. – Что вы
Толпа немного утихла, слушая батюшку Николая, но Анчута сочла своим долгом это исправить и снова разжечь конфликт.
– Скажи ещё, что вся Русь, без Европы, по сей день пасла бы гусей и в лаптях бы ходила! – громко крикнула она из толпы. – По-вашему, русские – отсталый народ, варвары, окультуренные Западом?
Толпа демонстрантов тотчас же освистала батюшку.
– Мы за русскую власть! – подхватила Сорока.
– Анчуту в мэры! – выкрикнул кто-то следом. – За русский город!
В этот момент, как назло, голос диспетчера объявил о прибытии на автовокзал рейсового автобуса из Дзержинска. Кто угодно из моих давних друзей мог быть в нём! Тот же Гена, Илья и Варя могли попытаться вернуть своего брата Кинди, узнав о его решении. Они были большими авантюристами и не раз преподносили мне самые неожиданные сюрпризы. Поэтому я с тревогой всмотрелся в окна большого междугороднего автобуса, подъезжающего к моему автовокзалу.
В салоне почти все дремали, слушали в наушниках музыку с телефонов, переписывались в сети, смотрели комментарии к своим фоткам… Другие, разбуженные доносящимся снаружи шумом, уже снимали митинг на видео. А один, даже смешно сказать, пассажир в милицейской рубашке, у которой пуговицы не сходились с петлями на животе, сидел весь в крошках и увлечённо ел курник, ни перед кем не смущаясь. Когда автобус остановился и приподнял дверь, самые нетерпеливые с телефонами побежали снимать происходящее на вокзале. За ними потянулись и дрёмы, вынимая наушники из ушей, последним вышел тот, с недоеденным курником. Взяв его в зубы, чтобы освободить ненадолго обе руки, этот пузатый чудак подпрыгнул, вскинув рюкзак на плечи. Откуда-то из-под носка у него тут же выпрыгнул шоколадный батончик, а из бокового кармашка такого же толстого, как он сам, рюкзака, высыпалось цветное драже. Это вызвало у меня улыбку.
Я поглядел на Чёрта, сновавшего в толпе, точно заяц, путающий следы, уводя охотника от своего семейства. Яне Тройкиной было за ним не угнаться. Она пыталась бежать прямо туда, куда движется цель, но парнишка быстро менял направление, пока не скрылся в завесе лилового дыма. Выскочил он там, где с автобуса сошли пассажиры, и остановился перед мужчиной, доедавшим свой курник.
– Приятель, что тут у вас происходит? – поинтересовался у него тот. – Почему всё в дыму, всюду клочья, крики, ты с ножом бегаешь? И часто у вас такое?
На самом деле, не часто.
Вскоре всё пришло в запустение, моя молодёжь разъехалась, старики умерли. Люди стреляли цепных собак, бросая дома. Я боялся даже, что где-то случилась экологическая катастрофа, потому что в то лето по радио выступал какой-то комитет по чрезвычайным происшествиям.
Спустя пару лет, когда опустел мой последний дом и звери из леса съели кур, забытых хозяевами, стало уже не страшно. Я понемногу смирился с мыслью о своём неминуемом полном исчезновении и только тоска и грусть населяли меня в тот год. Это был девяносто пятый. Именно тогда со мной произошло чудо, то самое, о котором говорил сегодня батюшка Николай. Конечно, он знает обо всём этом лишь понаслышке, ему неведома лицевая сторона мира, а только его проекция на полотне человеческого восприятия, как в театре теней. И всё-таки он понимает, что я был спасён усилиями Правны, чем-то приглянулся ей и её властям.
Так я впервые познакомился с ней, она протянула мне руку помощи. Это по её инициативе ко мне слетелись специалисты из разных стран. Правна вдохнула в меня жизнь заново, мои улицы быстро покрылись асфальтом и тротуарной плиткой, во все стороны потянулись дороги, на них заблестели трамвайные рельсы, а вдоль проезжей части выросли кирпичные здания в несколько этажей. На месте бывшего пастбища был построен завод по производству медикаментов. Хлева снесли, на их месте построили многопрофильную больницу, вокруг которой насадили большой и красивый парк.
С тех пор я не переставал расти, у меня каждый год появлялось что-нибудь новое, власти Правны временно стали и моими властями тоже, они следили за неустанным развитием всех моих отраслей и выделяли на это огромные средства. Теперь, пришло время мне обрести собственного главу.
Правна считает, что я уже достаточно взрослый.
– Возможно, в этом году тебе дадут новый статус, уже после ежегодных проверок в начале августа, – сказала она мне минувшей весной. – Не забудь подготовиться, с закрытием купального сезона может начаться новый этап в твоей истории.
Если под «новым этапом» она подразумевала такие вот политические столкновения на моих улицах, то лучше бы мне оставаться индустриальным посёлком, по документам. В понимании своих жителей и гостей, как и в своём собственном, между прочим, я и так уже настоящий город, и соседи все давно позабыли, что на этом месте прежде находилось село. Пусть у меня пока нет такового статуса, я считаю, что это всего лишь формальность, а формальности я терпеть не могу.
– Да ничего необычного, фильм снимают! – отвертелся Чёрт, и спрятал нож, видя, что его собеседник в голубой милицейской рубашке.