Все приключения мушкетеров
Шрифт:
Королева бросилась к окну.
– В самом деле, – сказала она. – Какой лицемер, посмотрите!
– Я вижу, – заметил Мазарини, – что все преклоняют пред ним колена, хотя он только коадъютор; а будь я на его месте, они разорвали бы меня в клочья, хоть я и кардинал. Итак, я настаиваю, государыня, на моем желании (Мазарини сделал ударение на этом слове), чтобы ваше величество приняли коадъютора.
– Почему бы и вам не сказать: на своем требовании? – сказала королева, понизив голос.
Мазарини только поклонился.
Королева
– Господин маршал, – сказала она, – приведите ко мне господина коадъютора.
– А что мне ответить народу? – спросил маршал.
– Пусть потерпят, – отвечала Анна Австрийская, – ведь терплю же я.
Тон гордой испанки был так повелителен, что маршал, не говоря ни слова, поклонился и вышел.
Д’Артаньян повернулся к Портосу:
– Ну, чем же все это кончится?
– Увидим, – невозмутимо ответил Портос.
Тем временем королева, подойдя к Коменжу, тихонько заговорила с ним.
Мазарини тревожно поглядывал в ту сторону, где находились д’Артаньян и Портос.
Остальные присутствующие шепотом разговаривали между собой.
Дверь снова отворилась, и появился маршал в сопровождении коадъютора.
– Ваше величество, – сказал маршал, – господин Гонди поспешил исполнить ваше приказание.
Королева сделала несколько шагов навстречу коадъютору и остановилась, холодная, строгая, презрительно оттопырив нижнюю губу.
Гонди почтительно склонился перед ней.
– Ну, сударь, что скажете вы об этом бунте? – спросила она наконец.
– Я скажу, что это уже не бунт, а восстание, – отвечал коадъютор.
– Это восстание только для тех, кто думает, что мой народ способен к восстанию! – воскликнула Анна Австрийская, не в силах более притворяться перед коадъютором, которого она – быть может, не без причины – считала зачинщиком всего. – Восстанием зовут это те, кому восстание желательно и кто устроил волнение; но подождите, королевская власть положит этому конец.
– Ваше величество изволили меня призвать для того, чтобы сказать мне только это? – холодно спросил Гонди.
– Нет, мой милый коадъютор, – вмешался в разговор Мазарини, – вас пригласили для того, чтобы узнать ваше мнение относительно неприятных осложнений, с которыми мы сейчас столкнулись.
– Значит, ваше величество позвали меня, чтобы спросить моего совета? – произнес коадъютор, изображая удивление.
– Да, – сказала королева, – все так пожелали.
– Итак, – сказал он, – вашему величеству угодно…
– Чтобы вы сказали, что бы вы сделали на месте королевы, – поспешил досказать Мазарини.
Коадъютор посмотрел на королеву. Та утвердительно кивнула головой.
– На месте ее величества, – спокойно произнес Гонди, – я не колеблясь возвратил бы им Бруселя.
– А если я не возвращу его, – воскликнула королева, – то что произойдет,
– Я думаю, что завтра от Парижа не останется камня на камне, – сказал маршал.
– Я спрашиваю не вас, – сухо и не оборачиваясь ответила королева, – я спрашиваю господина Гонди.
– Если ваше величество спрашивает меня, – сказал коадъютор с прежним спокойствием, – то я отвечу, что вполне согласен с мнением маршала.
Краска залила лицо королевы; ее прекрасные голубые глаза, казалось, готовы были выскочить из орбит; ее алые губы, которые поэты того времени сравнивали с гранатом в цвету, побелели и задрожали от гнева. Она почти испугала даже самого Мазарини, которого беспокойная семейная жизнь приучила к таким домашним сценам.
– Возвратить Бруселя! – вскричала королева с гневной усмешкой. – Хороший совет, нечего сказать. Видно, что он идет от священника.
Гонди оставался невозмутим. Сегодня обиды, казалось, совсем не задевали его, как и вчера насмешки, но ненависть и жажда мщения скоплялись в глубине его души. Он бесстрастно посмотрел на королеву, которая взглядом приглашала Мазарини тоже сказать что-нибудь.
Но Мазарини обычно много думал и мало говорил.
– Что же, – сказал он наконец, – это хороший совет, вполне дружеский. Я бы тоже возвратил им этого милого Бруселя, живым или мертвым, и все было бы кончено.
– Если вы возвратите его мертвым, все будет кончено, это правда, но не так, как вы полагаете, монсеньор, – возразил Гонди.
– Разве я сказал: «живым или мертвым»? Это просто такое выражение. Вы знаете, я вообще плохо владею французским языком, на котором вы, господин коадъютор, так хорошо говорите и пишете.
– Вот так заседание государственного совета, – сказал д’Артаньян Портосу, – мы с Атосом и Арамисом в Ла-Рошели советовались совсем по-другому.
– В бастионе Сен-Жерве.
– И там, и в других местах.
Коадъютор выслушал все эти речи и продолжал с прежним хладнокровием.
– Если ваше величество не одобряет моего совета, – сказал он, – то, очевидно, от того, что вам известен лучший путь. Я слишком хорошо знаю мудрость вашего величества и ваших советников, чтобы предположить, что столица будет оставлена надолго в таком волнении, которое может повести за собой революцию.
– Итак, по вашему мнению, – возразила с усмешкой испанка, кусая губы от гнева, – вчерашнее возмущение, превратившееся сегодня в восстание, может завтра перейти в революцию?
– Да, ваше величество, – ответил серьезно Гонди.
– Послушать вас, сударь, так можно подумать, что народы утратили всякое почтение к законной власти.
– Этот год несчастлив для королей, – отвечал Гонди, качая головой. – Посмотрите, что делается в Англии.
– Да, но, к счастью, у нас во Франции нет Оливера Кромвеля, – возразила королева.