Все произведения школьной программы по литературе в кратком изложении. 5-11 класс
Шрифт:
В дверь заглянули черные мужики. Солдат-будочник закричал, чтобы быстрее убирали. Вдруг мать тяжело взметнулась с пола, тотчас снова села. У нее начались роды. Мальчик спрятался за сундук и оттуда смотрел, как извивается на полу мать, как бабушка ползает вокруг нее. Вдруг в темноте закричал ребенок. Бабушка поблагодарила Бога за родившегося мальчика.
Второй оттиск в памяти мальчика — кладбище и гроб отца в могиле. Мужики стали закапывать могилу, а мальчик все не отходил. Когда наконец они с бабушкой пошли к церкви, она спросила его, почему он не поплачет? Мальчик ответил, что не хочется. Отец всегда смеялся над его слезами, а мать кричала, чтобы он не смел плакать. Бабушка и внук поехали на дрожках. Мальчик никогда не слышал так часто имя Божие.
Через несколько дней на пароходе умер новорожденный брат Максим. Мальчик смотрит в окно — за ним льется пенная, мутная вода. Мать стоит у стены, незнакомая, другая. Бабушка не однажды предлагала ей поесть, но она молчала и была неподвижна. Вообще бабушка говорила с мальчиком шепотом, а с матерью громче, но осторожно, робко. Это еще больше сближало с ней внука. Мать сказала странные,
Пароход медленно плыл к Нижнему, внук и бабушка проводят дни на палубе. Иногда бабушка думает о чем-то и грустит. Иногда рассказывает сказки, тихо и таинственно, слушать ее невыразимо приятно. Даже матросы просят ее рассказать еще. И зовут ужинать. За ужином они угощают бабушку водкой, внука — дынями и арбузами. Все это скрытно, потому что на пароходе едет человек, который запрещает есть фрукты.
Мать выходит на палубу редко и держится в стороне от бабушки и сына. Ребенок помнил радость бабушки при виде Нижнего. Она чуть ли не плакала. Когда пароход остановился, к нему подплыла большая лодка. На палубу поднялись родственники. Бабушка познакомила внука с дедом, с дядями и тетями. Дед спросил, чей он? Мальчик ответил, что астраханский. «Скулы-то отцовы», — заметил дед и скомандовал слезать в лодку. После того как попали на берег, все толпой пошли в гору. Дед и мать шли впереди всех. За ними шли дядья, толстые женщины в ярких платьях и дети постарше мальчика. Он шел вместе с бабушкой и теткой Натальей. Она была с большим животом, ей было трудно идти. Бабушка ворчала, зачем Наталью потревожили. Мальчику очень не понравились все, он чувствовал себя чужим, даже бабушка отдалилась. Особенно ему не понравился дед. Он казался враждебным, но любопытным.
Дойдя до конца съезда, они пришли в приземистый одноэтажный дом, грязно-розовый, с выпученными окнами. Хотя он казался большим, внутри было тесно и темно. Везде суетились сердитые люди, всюду стоял едкий запах.
Мальчик очутился во дворе, тоже неприятном. Он был завешан мокрыми тряпками, заставлен чанами с разноцветной водой. В углу, в пристройке, что-то кипело, и невидимый человек говорил странные слова — «сандал», «фуксин», «купорос».
Началась и быстро потекла странная и пестрая жизнь. Теперь, оживляя прошлое, герой может сказать, что все было так, как было, хотя многое хочется оспорить, отвергнуть. Слишком обильна жестокостью была жизнь в этом племени. Но правда выше жалости, и нужно рассказывать о тесном и душном круге впечатлений простого русского человека.
Дом деда был наполнен враждой всех со всеми, даже дети принимали в ней участие. Мать и сын приехали в то время, когда ее братья требовали у отца раздела имущества. Ее возвращение еще больше подстегнуло их. Они давно спорили, кто и где будет открывать мастерскую. Вскоре после приезда на кухне случилась потасовка. Дядья стали драться друг с другом, а дедушка бегал вокруг стола, жалобно крича «братья ведь, родная кровь». Еще в самом начале ссоры мальчик, испугавшись, вспрыгнул на печь и оттуда смотрел, как бабушка и дед решали, что делать дальше. Дед переживал за дочь, боялся, что ее изведут. Дед решил-таки поделиться с детьми. Мальчик нечаянно уронил утюг, дед обнаружил его и так посмотрел, будто увидел впервые. Он спросил, кто его посадил на печь? Потом сказал, что он весь в отца. Мальчик был рад убежать из кухни. Он понимал, что дед следит за ним. Иногда внуку хотелось спрятаться от его глаз, и казалось, что он очень злой. В час отдыха после трудной работы дед садился и разговаривал с мальчиком чаще, чем с другими внуками. Он всегда казался одетым чище сыновей, даже в атласном старом жилете и заплатанных штанах.
Через несколько дней после приезда он заставил внука учить молитвы. Другие дети учились у дьяка. Его же учила тетка Наталья. Она просила просто повторять за ней слова молитвы, не спрашивая значения. Дед спрашивал, учил ли он молитвы? Тетка сказала, что у него плохая память. Тогда дед сказал, что его надо сечь, и спросил, сек ли его отец? Мальчик не понял, что у него спрашивают, а мать сказала, что отец и сам не бил, и ей запретил. Говорил, что битьем не выучишь. Дед сказал, что будет пороть Сашу за наперсток. Мальчик не понимал, как это — пороть. Он иногда видел, что дядья давали своим детям подзатыльник,
К больному пришел дед. Он принес гостинцы, сказал, что перестарался. Просто разгорячился. Он вспоминает, что и его били, говорит, что от своих нужно терпеть и учиться, а чужим не даваться, что его также обижали, а он выбился в люди. Он начал рассказывать о своем бурлачестве. Иногда он вскакивал с постели и размахивал руками, показывал движения бурлаков и водоливов. Деда звали, но Алеша просил не уходить. И он до вечера пробыл с мальчиком, который понял, что он не злой и не страшный. Хотя забыть побои тоже было невозможно. После деда все решились проведывать больного. Чаще других была бабушка. Приходил и Цыганок, показывал свою руку. На ней были красные рубцы. Оказалось, он подставил руку, чтобы Алеше меньше попало. «За любовь принял», — сказал Цыганок. Он учит Алешу распускать тело, чтобы не было больнее, когда будут снова сечь. Он хорошо знает, как дед бьет, и хочет помочь мальчику научиться хитрить.
Цыганок занимал особое место в доме, дед ругался на него меньше, а за глаза хвалил его. Дядья тоже обращались с Цыганком ласково, не то что с Григорием, которому то ножницы нагреют, то гвоздь положат, то накрасят лицо фуксином. Мастер сносил все молча, но у него появилась привычка — прежде чем что-то взять, он обильно смачивал слюной пальцы. Бабушка ругала шутников. О Цыганке за глаза дядья говорили плохое. Бабушка объяснила, что они оба хотят потом взять его в свои мастерские. Хитрили они, а дед дразнил их, говорил, что хочет оставить Ивана Цыганка себе.
Теперь мальчик жил с бабушкой, и она, как на пароходе, рассказывала сказки, или свою жизнь. От нее он узнал, что Цыганок — подкидыш. На вопросы Алеши она отвечает, что детей бросают от нехватки молока, от бедности. Дед хотел отнести ребенка в полицию, а она отговорила. Ведь у нее очень много умерло детей, его она взяла на их место. Она очень обрадовалась Иванке, назвала его жуком, любила его.
В воскресенье, когда дед уходил на всенощную, Цыганок доставал тараканов, делал из ниток упряжь, вырезал сани и по столу разъезжала четверка вороных, за санями отправлял таракана-«монаха». Также показывал дрессированных мышат, с которыми обращался бережно, кормил и целовал. Знал фокусы с картами, деньгами, был, как ребенок. Но особенно был памятен в праздники, когда у праздничного стола собирались все. Много ели, пили, затем дядя Яков играл на гитаре. Под его музыку становилось жалко и себя, и других, все сидели неподвижно, слушали. Особенно напряженно слушал Саша Михайлов, да и все застывали, как очарованные. Дядя Яков цепенел, лишь пальцы его жили отдельной жизнью. Он всегда пел одну и ту же песню. Алеша не выносил ее, плакал в тоске.
Цыганок тоже слушал песню, иногда жалел вслух, что у него нет голоса. Бабушка предлагала ему сплясать. Яков по ухарски кричал, отбрасывая тоску, и Цыганок выходил плясать. Он плясал неутомимо, самозабвенно, и людей заражало его веселье. Они тоже вскрикивали, взвизгивали. Бородатый мастер говорил Алеше, что не хватает его отца. И вызвал бабушку пройтись, как она иногда проходила с Максимом Савватеевым. Бабушка, посмеиваясь, отказывалась. Но все стали просить ее, и она пошла в пляс. Алеше она показалась смешной, он фыркнул, но все взрослые неодобрительно посмотрели на него. Мастер попросил Ивана не стучать каблуками, а нянька Евгенья запела. Бабушка не плясала, а рассказывала что-то. То останавливаясь, то уступая кому то дорогу, она танцевала свой танец и становилась выше ростом, стройнее, красивее и милее. Кончив плясать, она принимала похвалы от сидящих, а сама рассказывала о настоящей плясунье, от танца которой плакать в радости хотелось. Бабушка ей завидовала.