Все пули мимо
Шрифт:
Короче, отпели Бонзу в церкви как доброго христианина да самого богоугодного покойника и на кладбище понесли. Процессия, естественно, знатная получилась — чуть ли не на километр растянулась.
А на кладбище митинг часа на два организовался. Каждая «шишка» своим долгом считала на помост, специально у могилы сооружённый, взобраться да прощальную речуху толкнуть. И чем меньше «шишка», а то и не «шишка», а так, «прыщик» на теле государства, тем речи возвышенней; гневом обличительным в адрес убийц всеми обожаемого человека прямо-таки брызжут, а уж настолько зажигательные, что рука сама собой к винтовке тянется, чтоб, значит, прямо
Тут ко мне какой-то мужичок худосочный да бородатый сквозь охрану пробился и в руки картонку суёт.
— Что это? — спрашиваю недоумённо.
— Эскиз памятника надгробного, — шепчет.
Глянул я на эскиз. Сидит Бонза на стуле, что на троне, руки в колени упёр, лицо, горним духом просветлённое, кверху задрано, глаза в даль, простому смертному недоступную, смотрят. Ни дать, ни взять — мыслитель и провидец.
— Одобряете? — интересуется скульптор кладбищенский.
— Сойдёт, — киваю важно. Приличия есть приличия. Как по мне, так я бы Бонзу быстренько закопал, могильный холмик с землёй сровнял, а землю густо солью посыпал — чтоб и не проросло ничего. Честно говоря, и ораторы пламенные, хоть и говорят совсем иное, но, как понимаю, того же мнения придерживаются.
— На сорок дней и установим, — довольно обещает скульптор и задком-задком в толпе растворяется. Представляю, какую он цену за свою скульптуру эпохальную заломит!
В конце концов закопали Бонзу, землицы каждый в могилу по горсти бросил, но большинство, подозреваю, как и я, туда про себя ещё и плюнули. А затем на поминки вереницей иномарок поехали.
Поглядел я на «шишек», как они в машины садились, и подивился их преображению. Куда только скорбь с морд подевалась! Возбуждённые все, в настроении приподнятом, хоть внешне и сдерживаются — шутками не перебрасываются да не смеются открыто. Им бы сейчас в самый раз тройки русские подать, с жеребцами огненными, да с бубенцами, да лихими кучерами…
Зато уж в ресторане они развернулись! После первой рюмки по залу гомон пошёл непристойный, а после второй и смех стал доноситься, и рюмок звон, вроде как торжество здесь какое-то, типа чествования всенародного героя, землю русскую от чуда-юда поганого избавившего. Чувствую, влезь я сейчас на стол да объяви во всеуслышание на весь зал, что, мол, я и есть тот самый Георгий Победоносец, мне бешеную овацию устроят, а затем и на руках качать будут.
Однако не успел я весь угар веселья этого целиком увидеть, в полной мере им насладиться да трепака на поминках Бонзы отчебучить. Запиликал в кармане мобильник, и лечила мне сообщил, что Пупсик в себя пришёл. Наплевал я тогда на все приличия, оставил погружённую в прострацию жёнушку на попечение Женечки, а сам на «фазенду» рванул.
31
Лечила, в пух и прах разодетый — не поскупилась его благоверная за мой счёт, — меня на пороге встречает, радушием неестественным светится.
— Пациент в полном порядке, — рапортует. — Молока с печеньем попросил.
Отмахиваюсь от него, в комнату к Пупсику быстрым шагом вхожу и дверь перед носом любопытным лечилы плотно захлопываю.
Сидит мой пацан на кровати, печеньем из вазочки серебряной
— Ешь, ешь, — плыву и я в улыбке. — Тебе сейчас поправляться надо. Двое суток в себя не приходил.
Беру стул, сажусь напротив и гляжу на него умилённо. Просто любо-дорого наблюдать с каким аппетитом он молоком с печеньем заправляется. Рыбка моя в полном сказочном смысле золотая!..
Но Пупсик от моего взгляда скучнеет словно, аппетит у него пропадает, и вазочку серебряную от себя отодвигает. Как понимаю, прочитал мысли мои чёрные. Дожёвывает он, глотает, рот ладонью утирает и говорит сумрачно:
— Сумбур у вас, Борис Макарович, в голове полный. Ничего конкретно не пойму. Расскажите подробнее, чего вы хотите?
Вздыхаю я тяжко и глаза в сторону отвожу.
— Первое, — говорю глухо, — это вот что…
Замолкаю я здесь, взгляд в Пупсика упираю, а сам в черепушке своей силюсь нарисовать «клопов», вчера эфэсбэшниками несомненно по всей «фазенде» расставленных. Однако по выражению лица Пупсика вижу, что ни хрена у меня не получается. Только когда меня осенило, что должны «клопы» радиоволны излучать, наши разговоры в эфир передавая, заулыбался пацан мой, головой понимающе закивал. Руку к локтю моему протягивает и ногтями из рукава пиджака извлекает репейничек такой махонький, что по размерам своим действительно с клопа натурального.
Беру я его аккуратненько пальчиками, к глазам подношу. Колется, зараза, и если бы не блеск металлический, ну один к одному репей. Вспомнил я тогда, как вчера меня эфэсбэшник, следствие крутивший, сочувствующе под локоток взял. Вспомнил и усмехнулся криво. Не-ет, ребятушки, со мной этот фокус не пройдёт, у меня такой паренёк есть, для которого все шарады ваши хитроумные что семечки.
Не найдя ничего лучшего, прилепляю я «клопа» к печенью и пламя зажигалки к нему подношу. Пыхнул «клопик», будто головка спичечная. Во, блин, а по виду вроде из металла…
«А теперь, — говорю про себя мальцу, — сделай так, чтобы «клопы» эти по всей «фазенде» точно таким ясным пламенем в прах превратились!»
Как оно получилось, мне и представлять не надо — даже в этой комнате три вспышки из разных углов пшикнули. Представляю, что там в кабинете у Бонзы — небось фейерверк целый.
Гляжу, а пацан мой посмурнел и к лекарствам на тумбочке потянулся.
Да, думаю себе, если я ему сейчас все желания свои сразу выложу, то полыхнёт здесь так, что пожар в моей квартире, в сравнении, огоньком стылым покажется. Не то что «фазенда» вся, окрестности на метр вглубь до тла выгорят, словно напалмом политые. Но, с другой стороны, не закажу желания, тогда мне самому хана. Одним словом, куда ни кинь — везде клин. Вот и выбирай, где клинья пореже и не такие острые… Но где?
— Слушай, — говорю, — а ты можешь мои желания не сразу выполнять, то есть в один момент, а медленно, постепенно?
— Как это? — не понимает Пупсик.
— А вот так. Захотел я, скажем, чтобы человек какой-то своё мнение обо мне изменил. Так вот, чтобы это не в мгновение ока произошло, а в течение двух-трёх дней, а то и недели тянулось. Может, тогда тебе полегче будет?
— Не знаю… — ошарашено тянет Пупсик. Видно, он никогда такого не делал, и даже в голову ничего подобного не приходило. — Нужно попробовать.