Все пути твои святы
Шрифт:
Виктор на остальных взгляд бросил. Мрачные все, робы теребят, глаза опустили, о плохом думают. Пришибить паршивца, звездолет конфисковать и долой из этого ада! Только посмотрел он на Страусов и понял: убьют, сукины дети, жестянки безмозглые. Раздавят, как клопов и завтра новых пришлют, чтобы процесс не остановился, а безносый только своим обрубком пошмыгает и поржет, шамкая безгубым ртом.
Долго он стоял перед заключенными, в глаза смотрел, прохаживался взад-вперед, скелетон проклятый. В мысли пытался проникнуть. Понимает, сволочь, как его тут ненавидят. Это там, на Земле он герой, светоч
– Почему не доложили на базу о пропаже арестанта под номером 2543?
По-английски говорит, четко так, выговаривая слова и голос бархатистый, хитрая тварь. Виктор поймал себя на мысли, что убил бы, совершенно не сожалея. За все. За свою жизнь, что висит на волоске, за то что Три Т чуть не уничтожили, за … короче, причин предостаточно.
– Арестант 2543 трагически погиб, выполняя бессмысленную и тяжелую работу. – Ответил Виктор. Чем больше он смотрел на игига, тем сильнее ощущал, что где-то в глубине подсознания зреет новый план. Но нужно было время, пока что это были только наметки. Он наблюдал. – Утонул в озере.
– А где его боевой механизм?
– Да там же и стоит, ждет, когда арестант воскреснет.
По линейки прошелся смешок и тут же замолк. Игиг застыл на мгновение. Потом по его лицу прошла судорога, или волна внутренняя и он растянул свой безгубый рот в подобие улыбки. Издал звук, благодаря которому и родилось само название. Что-то вроде «иги-ги…». Смотреть без рвотного позыва на острые зубы Виктор не мог. Для чего такие зубы твари, которая якобы не ест ничего, кроме травки, да солнечного света?
Комок сформировался где-то внизу живота и поднялся к горлу, сдавил сердце и легкие. Эта была нескрываемая ненависть и игиг ее заметил. Сразу убрал улыбку и залопотал что-то на своем гавкучем в браслет с каплей, в передатчик. Сообщал товарищам, что имеет место быть случай неповиновения.
– Мы посылали сигнал, была магнитная буря, он не прошел, – сообщила Мэри. Видимо заметила, что мужики, кроме как пыхтеть да злиться, ничего не могут.
Профессор выругался на древнеарамейском и тут же получил щелчок от Макса. И правильно. Если игиги переведут древнеарамейский, опять вся группа без пайков останется. Хотя все к тому и шло. Потеря бойца, робот застрял и возможно с программы сбился, вот и экономия жрачки для игигской кухни. Надо было что-то делать и Виктор трогательно сложил руки перед грудью:
– Для нас смерть товарища была большим потрясением. Прошу учесть. И еще, по земному обычаю, о покойнике нельзя говорить три дня. Так что мы завтра бы обязательно сообщили.
– Неумело вы как-то врете, – прожевал слова между зубами игиг, – а арестант 2543 не умер, он совершил побег. Впрочем, я вижу, вы не в курсе…
Ай да Гуня, ай да сукин сын! Виктор искренне порадовался. А то – дерево, да дерево, а он смотри-ка, всех своими корешками обошел. Видно озеро ему нипочем, кто же знает, какая у него родная среда на планете. Ему тут на Черной, может как на курорте, тепло и чудесно, и гундел он от удовольствия. Говорить-то не умел по-человечески…
– Но все равно, пайков вас лишаю…
– Почему это? –
И тут лицо у гостя совсем сделалось бледным и глаза округлились. Такого конечно от профессора никто не ожидал. А с другой стороны, правильно. За что группу наказывать? Так и стояли они минут пять, профессор, сопящий и потом обливающийся, и игиг, инопланетная тварь, совсем бледная и злая, друг против друга. И вдруг игиг отступил. Пошамкал сам себе под нос что-то и огласил приговор:
– Тогда возвращайтесь на тропу арестанта 2543 и пробивайте ее с самого начала. И боевой механизм надо найти и привести в готовность. Я скоро пришлю вам нового арестанта.
Вот еще фигня. Тропа уже заросла давно и по ней только что ночные змеи гуляют. Страус же там не прошел! Впрочем, это лучше, чем лишиться пайка. И опять же для побега все хорошо складывается, они будут близко от туннеля. Значит, завтра бежим, спасибо тебе милый ты наш профессор.
Когда он улетел, злость как-то прошла. Легко отделались. Виктор отложил месть игигам до следующего раза. Надо придумать что-нибудь, что закоротит поле, когда очередной стервец сюда нос сунет. А уж без поля вражья сила отправится прямиком в зеленое озерцо, Гуню искать…
– А ну всем качать Бориса Натановича!
– Ой, нет, не надо, у меня же грыжа…
Они протянули руки к профессору, сияющему от непонятной радости. Он сам до конца не осознал, какой проявил героизм в сложной межрасовой и межпланетной обстановке. Смелый старичок, а потому великий. Качать не стали, потому что Страусы стали раздавать скудные пайки и воду. Усталые и истощенные, они жадно кинулись на краюшку хлеба, жидкую кашу в пакете и фруктовое желе, от которого жрать хотелось еще больше.
Глава 4
Проснулся ровно за минуту до сигнала. Вздрогнул всем телом, стряхивая остатки сна. С тех пор как Виктор прилетел на Черную, в сновидения настойчиво лезла всякая нежить. Вампиры, вурдалаки и особенно много зомби, большая часть которых была инвалидами: без рук, без ног, а то и без головы. И он рубил и резал их всех в кашу то бензопилой, то топором, то молотил неработающим лазером по гнилой плоти.
Черная была дрянной планетой, не смотря на все свои загадки, историческую ценность и буйные джунгли. Он чувствовал это сердцем и пятками, а пятки его горели и жаждали как можно скорее удрать отсюда.
Прижался щекой к мягкому нутру и застыл. Вот единственное, за что он пощадил бы игигов, так это за брюхо в роботе СТРА-Инк-Ги. Погладил бархатную поверхность и ощутил странный прилив теплых чувств к киберу. Вспомнил Три Т, поморщил лоб, поклялся свалить быстрее и тихо позвал Страуса:
– Эй, на посту, не спать!
– Я никогда не сплю. Вопросы?
– Вот и умница. Паршиво спать на чужой планете. Впрочем, тебе не понять. Мне опять надо.
– Почему в одно и то же время?
– Привычка. Организм человека – странная штука. Два раза сходишь в одно время, он и в третий раз норовит строго в этот час. И колечки не забудь…