Все пути твои святы
Шрифт:
Он с неохотой натянул комбинезон на голое тело, в нос резко ударил запах санитарной обработки. Страус почему-то ничего не ответил о колечках. Как то подленько замолк. Виктор напрягся, поискал рукой отвертку, которую вчера заточил о зеленый камень, торчащий из тропы. Мэри всегда носила такую с собой. Если Страус что-то подозревал, можно было проткнуть брюхо острым (этой же отверткой, например) и на пятнадцать минут боевой инопланетный механизм терял интерес ко всему живому и не живому вокруг. Начинал заращивать отверстие как сумасшедший. Благодать. Можно было бежать,
Герметичность важней и превыше всего, так-то! Отвертка жгла руки холодом и взывала к крови робота. Только попробуй не дать кольца…
– Назначение колец!
Вот еще новости. Железный болван заинтересовался колечками. А не пошел бы ты… Виктор заметил, что даже мысленно боится выругаться. Вот она, игигская дисциплина! Не зачем тебе знать, что у меня там за колечки. Не дорос ты еще, сопляк стальной.
– Я ж тебе говорил. Ты что, память стер? Обычай такой. Идешь по большому, берешь с собой кольца. Я же тебе даже анекдот рассказывал про две палки и тундру. Традиция, понимаешь. Ну как у вас игига приветствовать горящими лампочками.
– Это не традиция, это программа и не лампочками, а светодиодами.
– Видишь, как у вас, механизмов все сложно. Ничего от души не делаете, все по чужой указке. Жо… В смысле плохая ситуация. Хочется, например, тебе стихи сочинить. Рассвет на Черной тебя вдохновил, а нет – нельзя. По программе ты должен в это время будить арестанта и душ ему холодный устраивать. Ну никакой свободной воли. Ты, чурбан ржавый, знаешь, что такое свободная воля?
– И зачем тебе свободная воля, человек, если у тебя свободы нет и никогда не будет?
Виктор даже перестал с комбинезоном возиться. Так и застыл, наполовину руку в рукав продев. Вот это выдала железяка! Во загнула, правду матку резанула, да острым ножиком прямо по сердечной мышце. Нет у него свободы. Даже если он на Землю свалит, там ведь везде игиги, дьявол их побери. Права, скотина безмозглая. Был бы ты моим личным солдатом, я бы тебя до лейтенанта повысил.
– Ладно, ты там смотри, сильно не философствуй, по уставу не положено. Ты вообще знаешь, кто ты для игигской армии? И-н-в-е-н-т-а-р-ь! Понял? Даже не боевая единица сама в себе, а так, утварь, железка с программой… Колечки мои давай, а то знаешь, диарея не ждет.
Он замолчал, прервал свой словесный понос и прислушался к тихому мерному жужжанию внутри Страуса. Сработало или нет? Холодный пот струйкой стекал с висков. Пять раз прокатывало и он успокоился, решил, что так все время будет. А Страус соображал, жужжал своими думалками и хотелками электрическими. И копался наверное в своей базе данных, искал анекдот о двух палках и тундре. Если ему в железную башку придет мысль сканировать колечки его ночные, всем будет крышка. Лишат пайка всю группу на неделю, и некому будет тропу прокладывать, да побеги за спиной игигов готовить.
И открылась волшебная дверка. Лежали на ней кольца, потертые, поцарапанные, но такие милые. Профессор их соорудил из подручного материала. Котелок у него золотой, варит что надо, хотя и бывает, что шарики за
– Ладно, пошел я.– Пробурчал Виктор и отвертку свою отложил, запрятал в мягком нутре. – Как управлюсь, вернусь.
– Могу предложить медикаментозное лечение.
– Не а, спасибо, не употребляю. Аллергия у меня на медикаментозное лечение.
Он спрыгнул в синюю ночь, прижимая к груди холодные кольца. Подумал, что бы без них было. Сошел бы с ума в первые дня три. Свихнулся во сне, кромсая вампиров и упырей. А так все еще надежда была и черное, как ад, отчаяние отступало. Машеньку опять же увидит. Сонную, милую, с волосами чуть растрепанными. И как она зевает, мягкими коралловыми губами и рот так изящно белыми пальцами прикрывает… Так бы и любовался.
«Нет, – сказал вслух и ударил сам себя под дых, – нельзя об этом думать. Потом, как с Черной уберемся, вот тогда другое дело!». В кусты зашел, радиацию на датчике проверил, обычные три нормы, комбинезон держит. Порядок, гравитация двойная, тоже фигня. Но вот состав воздуха тут не хороший: три риски мигают, проклятье! Фильтр забьется через пять минут и опять он глотнет отравы, в обморок грохнется. Быстрее!
Кольца раскрыл, дыхнул на них зачем-то, рукавом протер любовно и разложил кругом, зацепив одно за другое и шагнул, перекрестясь. В жизни не крестился и молитвы ни одной не помнил, но тут пара секунд – и жуткая смерть. Половина тебя здесь, а половина на овражке возле пустой базы. Самодельное гиперокно, это семьдесят процентов технологии, а тридцать – удачи, так кажется сказал Философ. А если трезво посмотреть, так скорее пятьдесят на пятьдесят, и полные штаны дерьма. Думал привыкнуть к этой штуке, ни фига не привык. Так и закрутило, заплясало, звезды рухнули и лес вокруг в черное пятно размазался.
… И вот он уже стоял на пригорке, возле свалки и видел, как машет ему Мэри белыми пальчиками и посмеиваясь, зыркает зеленым глазом Философ. Этот ничего не боится, собака бешеная.
Виктор собрал кольца и потопал к месту сбора. Живой, руки, ноги на месте и то замечательно. Все уже тут, на дубовой дверце сидят, как обычно и жуют что-то сосредоточено, чавкают громко, особенно Борис Натанович. Паек что ли нашли?
– Откуда харчи?
– Бери, это наш любезный друг Страуса подкрутил… – усмехнулся Стефан, – не бойся, не из мусора. Паек натуральный.
– Да вижу я. – Виктор жадно вгрызся зубами в круглое печенье, которое Страусы почему-то давно перестали давать. Попахивало оно машинным маслом и чем-то еще из аптечки, но на вкус ничего так было, пряное и сладкое. – Борис Натанович, я в восхищении…
– На здоровье, молодой человек.
– А еще таких достать сможете? В дороге бы пригодились…
– Опять бежим?
Что-то тревожное пробежало в его старых глазах. И пенсне он сегодня не надел, как обычно. «Не хочет, старый черт, никуда бежать» – подумал Виктор и отложил печенье. Важно было провести разъяснительную беседу, ибо дух бойцов пал. Он подсел к осунувшемуся профессору и мягко потрепал его за плечо: