Все радости жизни

Кодочигов Павел Ефимович

Невесомый комочек дышал тихо, с едва заметной хрипотцой. Александр Максимович осторожно отвернул край одеяла и прикоснулся губами к щеке сына. Запах детского тельца заставил уткнуться в одеяло и дышать, дышать…

— Ты что, Саша? — позвала жена.

— Ни-че-го-о, та-а-к.

Рая никогда не видела его слез, и Александр Максимович хотел скрыть их от нее, но когда показалось, что достаточно успокоился, и поднялся, спазмы снова сжали горло, и он заплакал навзрыд, больше не таясь и не стесняясь.

— Что с тобой, Саша? Все хорошо… — затрепетал голос Раи. — Ну

вот, радоваться надо…

— Молчи, молчи!

2.

Он давно был для всех Александром Максимовичем. Его хорошо знали в Сухом Логу и во всех деревнях района. Жилось же по-прежнему трудно, на одну зарплату: Рая, хотя и работала его секретарем, денег за это не получала. Только через семь лет новый председатель президиума областной коллегии адвокатов Николай Павлович Сорокин посоветует: «Пиши наверх. Если разрешат, официально оформим личным секретарем и будем платить». Попытка не пытка. Написал — надо когда-то и о себе позаботиться — и, к своему удивлению, получил разрешение. Вздохнули свободнее. Пока же выручал огород.

В послевоенные годы никто не говорил о научно-технической революции, еще и термина такого не было, а она, эта революция, уже начиналась — стихийно, исподволь, без указаний: появились первые председатели колхозов с высшим, а чаще со средним специальным образованием, молодые и энергичные директора заводов. В суд, прокуратуру, милицию тоже стали приходить специалисты с более высокой квалификацией. Люди старались восполнить упущенное за военные годы и набросились на учебу. В институты и техникумы валом повалили фронтовики; те, кто работал, шли на заочные отделения, учились экстерном. Это время чем-то напоминало первые послереволюционные годы, только тогда постигали азбуку, теперь спешили получить солидную профессиональную подготовку. Камаева от учения отговаривали:

— Зачем тебе лишние хлопоты? Работаешь адвокатом и будешь работать. Не выгонят — как-никак инвалид первой группы. Тебе можно и без «корочек».

И приводили в пример Кузьму Александровича Осипова:

— По всему Уралу любого юриста спроси, кто такой Осипов — каждый знает. А какой институт он кончал? Никакого! Сам своим умом и усидчивостью до всего дошел. Правда, библиотека у него богатейшая, кодификацией занимается серьезно. Вот и ты так действуй. Практика у тебя уже есть, память — любой позавидовать может, так что не мудри.

Все, казалось бы, правильно. За исключением «пустяка»— Осипову доступна любая книга, ему — очень немногие.

Поехал в юридический институт, чтобы поступить на заочное отделение.

— Не можем принять — у вас нет среднего образования, — сказали ему.

— Я учился в университете, выдержал приемные экзамены. Вот студенческий билет, посмотрите.

— Э, батенька, это в войну было. Теперь другие требования. Получайте аттестат зрелости и — милости просим.

Он так бы и поступил, если бы в Сухом Логу была школа рабочей молодежи. Поразмыслив, сдал документы на заочное отделение юридической школы, а учебниками стал запасаться для института, чтобы всю программу проштудировать основательно, для себя, а не для отметок.

За три года можно успеть, если постараться. Можно, и успели бы, однако занятая работой в консультации, сыном и хозяйством, Рая не успевала прочитывать объемистые институтские учебники и не раз соблазняла:

— Саша, может, пройдем этот курс по книжке для юридической школы?

— Нет, этот номер не пройдет, — лихо отвечал он.

— Но не могу я больше, не двужильная все-таки.

— Отдохни — я себе другого чтеца найду.

— За это платить надо! Бесплатно кто тебе читать будет?

— Конечно, а ты как думала?

— Так денег у нас…

— Ничего — ужмемся. На овощи перейдем, — бодрился он. — Переживем.

Раисе Петровне приходилось сокращать и без того скромный семейный бюджет, чтобы оплачивать «чтецов» до тех пор, пока об этом не узнали в коллективе и не всполошились:

— Александр Максимович, скоро сессия. Если вам надо что-то почитать, так вы скажите, — то и дело предлагал какой-нибудь добровольный помощник. — Я с удовольствием, тем более что и самому кое-что надо вспомнить.

— Спасибо, — смущенно отнекивался он, — если потребуется, я попрошу.

— Давайте-ка, Александр Максимович, без всякого «если». Знаем мы вас!

Помогли. И к государственным экзаменам брайлевских конспектов накопилось пуда два, несколько чемоданов пришлось с собой брать.

Школу заканчивали втроем: Камаев, судья Кропотин и следователь Иванов.

Следователь Иванов… Когда Саша учился в восьмом классе, подошел к нему в клубе парнишечка:

— Я секретарь комсомольской организации школы Лева Иванов. Хотим мы самодеятельность организовать, чтобы давать концерты в госпиталях, а без баяна, то есть без тебя, сам понимаешь…

Сколько они тогда этих концертов дали! Из десятого Лева ушел в артиллерийское училище и вернулся в Сухой Лог после ранения. Захотел стать следователем. Саша одобрил намерение товарища и пошел к прокурору Тарасову.

Георгий Георгиевич выслушал ходатайство без воодушевления, буркнул:

— Приведи. Надо посмотреть.

Привел.

— Как ты собираешься стать следователем, если Уголовный кодекс в руках не держал?

— Держал, — возразил Лева, — и уголовно-процессуальный проштудировал. Саша давал.

Тарасов хмыкнул:

— Конюхом возьму, чтобы продкарточки получил, а там видно будет. Пойдешь?

— Пойду, — не моргнув, ответил Лева.

Через месяц, может и больше, Лева закончил три, не очень сложных правда, уголовных дела, и Георгий Георгиевич сказал:

— Не знаю, получился ли бы из тебя конюх, а юрист выйдет. Оформляю следователем.

Готовились к экзаменам коллективно. Кропотин и Иванов пошли на это ради Саши — они читали, он слушал. Если возникал какой-то трудный вопрос, он доставал свой конспект, и тогда слушали они. Жили дружно. Серьезно поспорили лишь перед первым экзаменом. Кропотин хотел сдавать в числе последних:

— Преподаватель умается, не до нас будет.

Иванов колебался. Камаев стоял на том, чтобы брать билеты первыми, и с ним в конце концов согласились: