Все равно тебя не брошу
Шрифт:
– Чего?
– удивился Муравей.
– Муравей, Муравей, - повторил Слизень.
– Что это означает?
– спросил Муравей.
Слизень беспомощно посмотрел на Белку.
– Ах, - сказала Белка, - да ничего это не означает. Поехали!
Они оторвались от земли и взмыли вдоль стен оврага вверх в небо, и через небо - к лесу.
БЫВАЕТ ТАКОЕ – ничего не знать?
– написала Белка Муравью в один прекрасный день.
Муравей подумал, попрыгал,
Да. Все бывает.
Немного погодя пришло еще одно письмо от Белки:
А вот не знать, что солнце светит и что лето и что Слон где-то там с ивы свалился: такое бывает?
Да.
– написал Муравей в ответ.
А вот еще не знать, что ты больше всего на свете любишь мед и сладкие буковые орешки и сахар?
– написала Белка чуть спустя.
– Да!
– воскликнул Муравей.
– Да! Да!
– Он крепко зажмурился, побарабанил себя кулаками по голове и написал в ответ:
Да! Такое тоже бывает.
И тоже еще не знать, что тебе ужасно хотелось бы, чтобы кое-кто (а не просто кто-то там) к тебе случайно зашел: бывает такое?
– написала Белка вслед за этим.
Но когда Муравей собрался ответить на это письмо, перо его сломалось, бумага порвалась, а стол раскололся посередине. Дверь распахнулась, и порыв ветра подхватил и поволок его с собой, через лес, к буку, в Белкин домик.
– Ого, - удивленно сказала Белка, когда Муравей ввалился к ней и шлепнулся на пол.
– Вот не знала, что зайдешь.
– Нет, - сказал Муравей.
– Я и сам не знал. Он отряхнулся и кашлянул.
– Я думаю, это случайно вышло.
– А я знаю, что у меня в буфете есть, - сказала Белка. На мгновение ей показалось, что это было единственное, что она всегда будет знать, хотя она и знала, что очень часто про это забывала.
Муравей уже уселся за стол.
Немного погодя они ели засахаренный шиповник и буковый мед и разговаривали о том, о чем и всегда, - о вещах обычных и вещах сложных и ни о чем в особенности.
ОДНАЖДЫ ЗИМНИМ ДНЁМ Белка писала письмо Муравью:
Милый Муравей
Муравей Муравей Муравей Муравей Муравей,
Муравей Муравей Муравей Муравей
милый Муравей
милый Муравей
Муравей.
Белка.
Это было странное письмо, и Белка сама не знала, зачем она его написала. Но она надела на него курточку, натянула ему на голову шапчонку, потому что было холодно,
Письмо осторожно ступило за порог, скользнуло вниз по буковому стволу, пробралось по снегу и постучалось в окошко Муравья.
– Кто там?
– спросил Муравей.
– Письмо, - ответило Письмо.
– Письмо?
– удивленно переспросил Муравей и открыл дверь.
– Меня тебе послали, - сказало Письмо, слегка поклонившись и стянув с головы шапчонку.
Муравей осмотрел его со всех сторон, потом осторожно развернул.
– Прочту я тебя, что ли, - сказал он.
– Ну, давай, - согласилось Письмо.
Прочтя письмо, Муравей потер ладошки и сказал:
– Садись, Письмо, садись, дружище. Чем бы тебя угостить?
– Ну...
– нерешительно сказало Письмо.
– Вообще-то не знаю.
– Сладенького?
– спросил Муравей.
– Во, точно!
– сказало Письмо и зашуршало от удовольствия.
Муравей взял карандаш и написал в Письме кое-что сладкое сверху, а по некоторому раздумью - и что-то теплое снизу. Себе он положил меду.
Письмо шелестело от восторга, уголки его сворачивались в трубочку.
Так они сидели долго, и время от времени Муравей поднимался с места и писал что-то на полях Письма.
Когда стемнело, Письмо откланялось. Шел снег, и оно медленно пробралось по сугробам назад на к буку, вскарабкалось наверх и пролезло под дверь в комнату Белки.
– Ну, - сказала Белка, - с возвращением.
– Ага, - сказало Письмо и принялось рассказывать склонившейся над ним Белке о том, как там было, в гостях у Муравья, и напоследок о том, что он, Муравей, думал о Белке.
– Ну и что же?
– спросила Белка.
– Да вот, сама читай, - сказало Письмо.
Прочтя письмо, Белка спросила у него, нельзя ли положить его себе под подушку.
– Да пожалуйста, - отвечало Письмо.
А за окнами бушевала метель, и Белкин домик трещал, и снег валил все гуще, и все вокруг делалось белей и белей.
Но ни Белка, ни Письмо об этом даже не догадывались. Они спали и мечтали о теплых словах и сладких чернилах.
– А ВОТ ЕСЛИ Я СКАЖУ, что пора мне в путь-дорогу, - спросил Муравей у Белки, - ты тогда огорчишься?
Они сидели на берегу реки и глядели на другую сторону. Было лето,
солнце стояло высоко в небе, река поблескивала.
– Ага, - сказала Белка, - огорчусь. А если я тогда скажу, чтобы ты не уходил, ты рассердишься?
– Ага, - ответил Муравей, - рассержусь. Ну а если я тогда скажу, что все-таки ухожу, и что ты меня не сможешь удержать, ты тогда сильно огорчишься?
– Ага, - сказала Белка, - сильно огорчусь.
– Она откинулась на спину и крепко зажмурилась.
– Но если я тогда что-нибудь выдумаю, - продолжала она,