Все реки петляют
Шрифт:
Прошли торговыми рядами. Лиза купила горшочек мёда — этот был липовый нынешнего года — и послала с ним мальчонку, что был при продавце, отнести покупку на пристань.
— Это ты, чтоль, с караваном царским пришла? — заинтересовалась баба у соседнего прилавка. Прислушалась, видимо, и сообразила, какие суда нынче у пристани причалены.
— А не ты ли от государя дитёнка во блуде прижила? — послышалось с другой стороны. Ещё одна догадливая бабёнка.
— Это он, стало быть, подрастёт, станет нами править, а ты ему нашёптывать будешь! — вызверился "наш" продавец.
— Увянь, дядя, — поспешил
— Так все о том ведают, — изумился "дядя".
— Придётся вспомнить конкретного исполнителя, — негромко добавил я. — Колонок, — повернул я голову к одному из сермяжников, — проводи господина к дыбе. Она пробудит в нём ясность памяти.
— Ой! Не надо на дыбу, — взвизгнул продавец. — Манан Кружальщик баял и крест целовал.
— Софья Джонатановна! — обратился ко мне незнакомец из базарных зевак. — Не кручинься о скорбном. Фёдор Юрьевич тебе кланяется и просит не обращать внимания на невеж, — ещё пара крепких ребят взяла торговца мёдом под локотки и вывела общим направлением на север.
— Ой! — удивилась Лиза. — Понимаю, что стерегут меня. Но чтобы настолько пристально?!
— Не дурные вокруг, — вполголоса ответил я. — Петрушу твоего, когда он рос, многие хотели бы прихлопнуть. Но не прихлопнули. На вопрос о том, кто доглядывал, сама ответ найдёшь? Или намекнуть?
— Ромодановский, — на выдохе "прозрела" Лиза. — А я-то никак в толк взять не могла, отчего к князю такое доверие!
— Зверь он, — потупил взор я, — но зверь верный. Пошли полотна посмотрим.
Про то, как Пётр оттягивался на лодочном дворе расскажу кратко. Он всё перепробовал и во всё сунулся. Спёкся только у пропиточной установки — клёпаный бак-труба длиной около восьми метров, куда укладывается пакет досок с прокладками. Герметизация, медленная на протяжении пары часов откачка воздуха. Выдержка и впуск смеси из соляра с древесной смолой. Создание давления в три атмосферы, медленный напуск и слив. Всё это при температуре шестьдесят градусов. После чего из бака извлекаются доски, лишённые возможности гнить или трескаться на морозе, но и в прочности ничего не потерявшие.
Я тоже спёкся, когда крутил между пальцами шуруп. Помню, как рассказывал о них ещё первым своим школярам в имении под Ипсвичем, указывая на сложность изготовления, а вот теперь держу в руках. Это, между прочим, технологический уровень двадцатого века. Дьявол — он ведь в мелочах. Всякие там "Дредноуты" или "Цепеллины" крепко впечатляют и хорошо запоминаются, но в их основе лежат маленькие достижения вроде стандартных резьб, качества обработки сопрягаемых поверхностей или долговечности смазочных материалов. Вырвавшийся на свободу джинн пытливости и придумчивости теперь незримо витает над лодочными дворами. А над корабельным двором просто судорожно извивается… при моём традиционном попустительстве. Потому что шурупы делают в Архангельске. Не под шлиц, а под ключ на шесть — с квадратной головкой и планшайбой. У нашего не вполне совершенного века есть некоторые особенности, из-за которых я не вправе называть данное изделие "глухарём", как оно по-правильному полагается.
Заход в Нижний Новгород сопровождался закономерным торжественным обедом, на
В Казани царя встретили почтительно и, как всегда, увели разговоры разговаривать. Мы с Лизаветой прошлись по торговым рядам и обзавелись женским платьем в восточном стиле — оделись в шелка и тонкую шерсть. Сонька всё-таки бабского племени — ей дозволяется.
Здесь нас нагнали два стотонника с преображенцами, один из которых ушёл вперёд. А вскоре и мы отправились в Каму. В устье Белой нас поджидало стойбище — башкиры собрались, чтобы приветствовать государя. Большая белая юрта, конные удальцы, показательные выступления лучников, бешбармак и слоёные сладости на меду. А тут ещё и Фёкла подошла на своём "Пескаре" — положила на карту путь по реке до Уфы и составила подробную лоцию. Лиза сразу вспомнила о том, что она рисовальщица, и мы отлично посидели за уточнением карт.
Дальше, идя вверх по Каме, мы остановок не делали до самого Нижнечусовского городка. Там отстояли молебен в часовне, где получал благословение ещё сам Ермак Тимофеевич. Оттуда рванули прямиком к устью Койвы, откуда государь сразу отправился к реке Туре на поезде из крошечных вагончиков, влекомых пусть и небольшим, но настоящим паровозом. Вот тут и стало понятно, куда его так упорно тянуло.
— Да уж! Вот диковина, так диковина! — радовался он, как мальчишка, обходя локомотив на станции Бисер, где заливали воду и грузили дрова. Странный народ эти цари. Не первую неделю едет в барже, которую тянет существенно более совершенный двигатель, а тут поди ж ты! Если дымит и пыхает паром, так сразу вызывает уважение.
Случились тут и вогулы, в чьи переносные жилища Пётр заглянул. Угощения тоже отведал и побеседовал с туземцами — те по-русски вполне нормально объяснялись. Вкусная у них рыба. Лизавете же приглянулись берестяные туеса.
— Тоже ведь мои подданные, — рассуждал государь. — Сколько народов, столько и обычаев. Жалко, что на олене не проехался — боялся раздавить.
— В Архангельске зимой на самоедских нартах прокатишься. Они иногда не только оленей, но и собак запрягают, — улыбнулась Лиза.
Идти вниз по Туре в Тобол Петра отговорил Строганов. Мы только что осмотрели доменную печь, которая уже не штукофен и даже не блауофен, а похожа ну, что была на картинке в учебнике химии — она даёт на выходе сплошной чугун. Так вот, после осмотра её мы обедали в тереме с окнами, через которые открывался вид на гору Благодать. Тут-то и высказал Григорий Дмитриевич мысль о том, что дальше на восток нужно двигаться не путешествием, а боевым маршем. Джунгары, кыргыз-кайсаки и иные обитатели Великой Степи часто бывают настроены деструктивно. Лесные народцы тоже русских не жалуют, потому что те, которые для меня "мы", обирают их нещадно.