Все реки текут
Шрифт:
В тот день, когда доктор разрешил Дели вставать, дядя Чарльз вошел к ней в комнату и присел на край кровати.
– Понимаешь, твоя тетя… – он явно подыскивал слова, – когда ты с ней увидишься…
– Мне нужно пойти к ней в комнату?
– Она наверху, в гостиной.
– Но мне казалось, у нее уже все в порядке. Почему она не приходит?
Чарльз опустил глаза, снял со штанины воображаемую нитку.
– Филадельфия, твоя тетя несколько… как бы тебе сказать… изменилась, что ли. Так-то она вполне нормальная, а вот в одном… Она, вероятно,
Дели вопросительно посмотрела на него.
– Доктор говорит, это последствия шока, который она перенесла. Сначала-то ничего такого не было, а потом ей стало казаться… Она к тебе очень враждебно настроена.
– Но ведь она возле меня день и ночь сидела, вы сами говорили.
– То-то и оно. Значит, на нее уже позже нашло. По-моему, она всегда завидовала сестре, твоей матери. И теперь думает: у сестры дочь жива, а ее сын… Совершенно непонятная злоба.
– Но ведь мамы нет в живых, как можно ей завидовать?
– В том-то и дело. Поэтому попробуй не обращать внимания. А не сможешь – потерпи, она столько пережила.
«А я? – хотела крикнуть Дели. – Я не пережила? Второй раз в жизни я теряю самое дорогое. Мне-то что делать?» – По не крикнула, лишь кивнула молча.
Поднявшись с постели, Дели вдруг поняла, что очень изменилась. Повзрослела.
Анни помогла ей надеть платье и, поддерживая, повела в столовую. Дели была еще так слаба, что каждый шаг давался ей с трудом. Ноги не слушались, и она была рада, что Анни рядом: можно не бояться, что упадешь.
Когда они вошли в столовую, Эстер сидела в глубоком кожаном кресле спиной к окну, занавешенному зелеными плюшевыми занавесками. Возле нее на подставке стояла плетеная корзинка с нитками. Эстер вязала крючком, который нервно подрагивал в ее руках. Даже не взглянув на вошедших, она продолжала вязать. Анни хотела усадить Дели на стул у двери, но та шагнула вперед и остановилась напротив тети.
– Я рада, что вам лучше, тетечка, – Дели протянула тете Эстер худенькую ладошку, но рука повисла в воздухе. Эстер, не переставая вязать, окинула племянницу ледяным взглядом.
– Дядя мне рассказал, как вы обо мне заботились, когда я болела. Спасибо.
Эстер опять не ответила. Дели, еще очень слабая после болезни, почувствовала, как дрожат ноги. Наконец, тетя подняла на нее глаза.
– На моем месте так поступил бы любой. Я просто выполнила свой долг, – отчеканила она.
Холодные слова прозвучали как пощечина. Дели повернулась и в изнеможении опустилась на стул, горячие слезы обожгли глаза.
Эстер и Анни начали обсуждать предстоящий обед, Дели они не замечали.
До обеда Дели молча просидела на стуле. А когда в комнату вошел дядя, поглаживая скорбно висящие усы, и трогательно попытался разрядить обстановку, девочка поняла, что он по-прежнему ее союзник, опора и защита. За столом дядя подкладывал ей на тарелку куски, обращал в шутку резкие в ворчливые замечания Эстер.
Теперь, как и в далекой заснеженной Кьяндре, он – единственный ее друг и единомышленник в этом доме.
Дели вдруг ощутила, что комната расплывается перед глазами. Правый висок пронзила резкая боль, словно в него воткнули раскаленный нож и принялись с силой проворачивать его в зияющей ране. Она оттолкнула тарелку и уронила голову на руки.
Испуганный Чарльз отложил ложку и поспешил к племяннице.
– Тебе плохо, девочка?
– Плохо, – фыркнула Эстер. – Обычный каприз. Доктор сказал, она уже вполне может вставать.
– Ну зачем ты так, Эстер? – укоризненно покачал головой Чарльз. – Она вон побелела вся. Хочешь лечь? – сказал он, обращаясь к племяннице. – Я провожу тебя в спальню.
– Да, – Дели оперлась о дядино плечо. Скорее, скорее добраться до спальни, опуститься в спасительную постель и закрыть глаза. Тогда исчезнет свет, а вместе с ним и острые иглы, пронзающие мозг.
В спальне дядя Чарльз дал ей успокаивающие порошки, которые прописал доктор, положил на лоб мокрое полотенце и вышел.
Головные боли, приносящие неимоверные страдания, длились еще несколько недель. Дели мужественно терпела. Доктор давал ей сильные успокаивающие, и она лежала в полумраке комнаты, боясь повернуть голову и произнести слово, чтобы не проснулся яростно ревущий, раздирающий ее на части зверь.
Минуло Рождество, но Дели в своем страдании едва ли вспомнила о любимом празднике. Постепенно головные боли стали стихать, потом и вовсе прекратились. Дели вышла в сад и вдруг, впервые в жизни, ощутила удивительную, могучую силу солнца. Ее молодой организм, почти против воли, возрождался к жизни.
С севера от мисс Баретт пришло письмо с запиской для Адама. Хотя сообщение о гибели Адама было помещено в «Риверайн Геральд», она, живя в отдалении от здешних мест, ничего не слышала о трагедии.
Мисс Баретт писала, что семья, в которой она служит, собирается покинуть Австралию, и ей придется ехать вместе с ними в Англию и присматривать за детьми во время морского путешествия. А потом, уже одна она поездит по Европе, побывает в тех местах, о которых давно мечтала.
Но жизнь мисс Баретт теперь мало волновала Дели. Время и расстояние отдалили ее от прежнего кумира. Неужели и Адам вот так же постепенно исчезнет из ее мыслей и сердца? Нет, не может быть.
Мисс Баретт прислала Дели к Рождеству подарок – только что вышедшую в свет книгу Томаса Гарди «Тэсс из рода д'Эрбервиллей». Книга поразила Дели. Как перекликались заключительные слова с ее мыслями:
«Пьеса завершилась, боги закончили свою игру с Тэсс».
Ее вера, и без того некрепкая, умерла вместе с Адамом. Как нелепо оборвалась его жизнь, жизнь молодого таланта. И эта бессмысленная смерть значила для Дели гораздо больше, чем гибель множества других людей, сообщения о которых она читала в газетах.