Все романы Роберта Шекли в одной книге
Шрифт:
— Опять женщины?
— А то кто же! Это проклятие всей моей жизни — столь сильное влечение к женщине.
— Чисто сексуальное влечение, — уточнил Кромптон.
— Ну конечно! Ведь женщины именно такого влечения и жаждут от мужчин, Элистер. Женщины — это секс в голом виде. Очень немногие мужчины догадываются об этом.
— Думаю, вы ошибаетесь, — сказал Кромптон. — Насколько я могу судить, как раз мужчинам больше нужен секс.
— Это совсем не одно и то же, — возразил Лумис. — Интерес мужчины к сексу — это интерес к собственным ощущениям. И мало кто из мужчин интересуется
— Мы говорим о вас, а не обо мне. Если я правильно понял, вы живете на содержании у женщин.
— И все мы знаем, как это называется, — сказал Лумис. — Не задирайте нос, Элистер! Мужчины и женщины всегда живут на содержании друг у друга, за исключением разве что таких уродов, как вы.
— Да вы просто паразит и вымогатель! — сказал Кромптон.
— А это уж совсем несправедливо, — возмутился Лумис. — Ведь и богатые тоже чего-то хотят. Их нужды отличаются от нужд бедняков, но они не менее настоятельны. Бедных правительство обеспечивает едой, кровом, медицинским обслуживанием. А что оно делает для богатых?
У Кромптона вырвался короткий, резкий смешок.
— Если кому-то так тяжело бремя богатства, почему бы ему не сбросить его со своих плеч?
— Но кто же способен на такое? Бедным некуда деться от своей нищеты, богатые обременены богатством. Такова жизнь, ее не переделаешь. Богатые нуждаются в сочувствии, и я им сочувствую от всей души. Они хотят, чтобы возле них были люди, умеющие наслаждаться и ценить роскошь и при этом учить их наслаждению. Я выполняю эту функцию, Элистер, совершенствуя их способность к наслаждению тем, чем одарила их судьба. А богатые женщины, Элистер! У них тоже есть свои потребности. Они породисты, нервозны, подозрительны и легко поддаются внушению. Им нужны изысканность и утонченность, внимание мужчины с высоким полетом фантазии и исключительной чувственностью. В нашем никчемном мире редко встретишь такого мужчину. А мне посчастливилось — у меня на это талант.
Кромптон с ужасом смотрел на него. Ему трудно было поверить, что этот самодовольный растленный альфонс — часть его самого, а в будущем — и часть его души. Он был бы рад отделаться от Лумиса со всем его отвратительным сексуальным бизнесом. Но это было невозможно: непостижимая судьба обрекла всех мужчин, даже лучших из них, обладающих чистыми помыслами и ясным умом, на борьбу со своими низкими инстинктами, заставив их постоянно подавлять в себе (лучше всего — методом сублимации!) позорную мужскую потребность иметь много женщин, много развлечений и много денег за просто так.
Как это ни досадно, а Лумис ему необходим. Может, все еще обойдется. Кромптон не сомневался в своей способности обуздать это импульсивное, непредсказуемое, изменчивое существо, он даже надеялся превратить его вредные охотничьи инстинкты в страстную любовь к архитектуре, садоводству или чему-нибудь в том же духе.
— В общем-то, мне нет до этого никакого дела, — сказал Кромптон. — Как вам известно, я представляю собой подлинную личность Кромптона в его подлинном теле. И я прибыл
— Я так и понял, — согласился Лумис.
— Полагаю, вам понадобится какое-то время, чтобы уладить дела?
— Мои дела всегда в полном передке, — ответил Лумис. — Я ведь близок только с теми, с кем мне хорошо.
— Я имею в виду деловые отношения, такие, например как неотложные долги, урегулирование вопросов собственности и тому подобное.
— Я, как правило, этими вопросами не занимаюсь, — сказал Лумис. — Я считаю так: всю кучу неприятностей, которая останется после меня, пусть разгребают те, кому есть до этого дело. Надеюсь, вы меня понимаете?
— Как вам будет угодно. Тогда приступим?
— Прошу прощения?
— К слиянию!
— Ах да, — сказал Лумис. — Но вот как раз в этом я сомневаюсь. — Он помолчал минуту, раздумывая. — Я размышлял над этим, Эл, и, знаете ли, мне совсем не хочется сливаться с вами. Тут нет никакой личной неприязни — просто я так чувствую.
— Вы отказываетесь от слияния со мной? — недоверчиво переспросил Кромптон.
— Совершенно верно, — ответил Лумис. — Мне чертовски жаль, я знаю, какой гигантский путь вы проделали, и все зря; но вы могли сначала написать, спросить меня… Во всяком случае, прошу прощения, но так уж все складывается.
— Вы, видимо, не понимаете, что вы недоукомплектованный, недоделанный экземпляр, карикатура на полноценного человека? — разозлился Кромптон. — Разве вы не видите, что выбраться из той помойки, в которую вы превратили свою жизнь, и обрести ясную, божественную атмосферу высшего существования вы можете только путем слияния со мной?
— Вижу, — со вздохом сказал Лумис. — И у меня иногда возникает желание найти что-нибудь чистое, святое, не тронутое рукой человека.
— Но тогда…
— Честно говоря, я недолго предаюсь подобным мечтаниям. Мне и так неплохо. Особенно сейчас, когда Джиллиам порвала со мной и я могу все начать по новой. В моей жизни осталось еще достаточно много удовольствий, чтобы пожертвовать ими ради переселения в вашу голову, Эл, — только не поймите меня превратно.
— Но ваше теперешнее счастье временно, вы же понимаете. Оно скоро пройдет, как проходят все эфемерные состояния, и вы снова погрузитесь в страдания, которые преследуют вас всю жизнь.
— Да нет, не так уж все страшно, — сказал Лумис. — Меня не пугает даже такая жизнь, какая была у меня раньше.
— Тогда учтите вот что, — сказал Кромптон, — ваша личность находится в дюрьеровом теле, а срок его существования — сорок лет. Вам сейчас тридцать, и остается вам не более десяти лет.
— Хм, — сказал Лумис.
— И через десять лет вы умрете.
— Понятно, — сказал Лумис и задумчиво закурил самокрутку с красным пятнышком возле фильтра.
— Ничего плохого в реинтеграции нет, — убеждал его Кромптон, стараясь говорить как можно более дружелюбно. — Мы все — и я, и вы, и третий, до которого нам еще предстоит добраться, — мы постараемся. Мы разрешим все наши конфликты путем разумного, дружеского согласия, и все будет хорошо. Что вы на это скажете?
Лумис рассеянно мял сигарету в руке. Наконец он вздохнул и сказал: