Все себя дурно ведут

Блюм Лесли

«Приходя к нему в издательство, вы часто видели, что в редакции полно хористок, – вспоминал Шервуд Андерсон. – Я не удивился, когда однажды какая-то женщина подскочила и ловким ударом сбила с меня шляпу» [381] .

Вероятно, никто не удивился бы, узнав, что Ливрайт нанял хористок в качестве украшения редакции, но в действительности обычно они ждали прослушивания, поскольку этот разносторонний предприниматель также занимался театральными постановками. В приемной издательства танцовщицам, как и писателям, приходилось соседствовать с целой армией бутлегеров Ливрайта. В общем, местной атмосфере недоставало благолепия.

381

«Приходя к нему…»: Шервуд Андерсон, «Мемуары» (Sherwood Anderson, Sherwood Anderson's Memoirs, New York: Harcourt, Brace and Company, 1942), стр. 356.

Компания «Boni & Liveright» быстро приобрела известность как неофициальный издатель богемы из Гринвич-Виллидж, и почти сразу «как острое зловоние стала вызывать отвращение респектабельных издательств», по выражению первого парижского приятеля Хемингуэя, Льюиса Галантьера [382] . «Boni & Liveright»

представляли для традиционных издательств серьезную угрозу, ухитряясь мгновенно переманивать таланты: так, они в первый же год своей работы подписали контракт с литературным титаном Теодором Драйзером. Ливрайт также перехватил Шервуда Андерсона у Б. У. Хюбша, воспользовавшись в качестве приманки соблазнительным контрактом на пять лет и 100 долларами еженедельных выплат [383] . Эти приобретения свидетельствовали о том, что скандальный новичок настроен серьезно. Респектабельные издательства могли сколько угодно осуждать Ливрайта, однако не считаться с ним было нельзя.

382

«Как острое зловоние…»: Уокер Гилмер, «Хорас Ливрайт, издатель двадцатых» (Walker Gilmer, Horace Liveright, Publisher of the Twenties, New York: David Lewis, Inc., 1970), стр. 10.

383

100 долларов в неделю в 1925 г. примерно соответствуют ежегодному жалованью 62 тысячи долларов в 2015 г.

Подобно многим другим издателям, Хорас Ливрайт приступил к поискам талантов среди экспатов Монпарнаса. Один из бывших вице-президентов издательства, Леон Флейшман, переселился в Париж с поручением искать среди рукописей подходящие для американского рынка. Гарольд Леб и Флейшман знали друг друга еще по Нью-Йорку, и теперь, когда Хемингуэй завершил работу над рукописью сборника «В наше время», Леб устроил ему аудиенцию у Флейшмана.

Предстоящая встреча тревожила Китти Кэннелл. Она опасалась, что Хемингуэй склонен к антисемитизму и может устроить безобразную сцену в присутствии Флейшмана и его жены Хэлен [384] . Так она и сказала Лебу. Тот лишь отмахнулся.

384

Опасения Кэннелл насчет якобы имеющегося у Хемингуэя антисемитизма: биограф Карлос Бейкер пишет, что «под привлекательной внешностью, как она считала, скрывается склонность к порочной жестокости… Гарольд не успокоился бы, пока не познакомил Эрнеста с Леоном. Китти вновь сомневалась, заметив отдельные антисемитские вспышки Хема». Бейкер не приводит подробностей содержания и времени этих «вспышек», он ссылается на личное интервью с Кэннелл (13 октября 1963 г.) как источник информации о ее предчувствиях и наблюдениях. (Источник: Карлос Бейкер, «Эрнест Хемингуэй: история жизни» (Carlos Baker, Ernest Hemingway: A Life Story, New York: Charles Scribner's Sons, 1969), стр. 133, 586).

«В то время я пропускал мимо ушей сплетни, ходившие в Латинском квартале насчет вспыльчивости Хема, – рассказывал он. – Я знал, что люди преувеличивают» [385] .

Наступил вечер встречи. Возможно, из патологического любопытства Кэннелл вызвалась сопровождать Леба и Хемингуэя, когда они отправились к Флейшманам, жившим неподалеку от Елисейских полей. Дверь открыла Хэлен Флейшман.

«У горничной выходной», – объяснила она, впуская гостей.

Затем вышел Леон Флейшман в бархатной домашней куртке. И Кэннелл, и Леб заметили, что Хемингуэй с первого взгляда проникся неприязнью к Флейшману. Подали напитки, беседа не клеилась. Кэннелл и Хэлен сплетничали о Пегги Гуггенхайм и ее муже. Леб попытался оживить атмосферу рассказом о том, как «две цветные девчонки фотографировались на Кони-Айленде» [386] .

385

«В то время я…»: Гарольд Леб, «Ожесточенность Хемингуэя», The Connecticut Review I, 1967, приводится по изданию «Хемингуэй и закат», под ред. Бертрама Д. Сарасона (ed. Bertram D. Sarason, Hemingway and the Sun Set, Washington, D.C.: NCR/Microcard Editions, 1972), стр. 119.

386

«Две цветных…»: Гарольд Леб, «Как это было» (Harold Loeb, The Way It Was, New York: Criterion Books, 1959), стр. 227.

Наконец мужчины заговорили о делах. Флейшман начал с вступительного слова: он слышал, что Хемингуэй подает большие надежды, но вообще-то невозможно определить, станет молодой писатель популярным или нет. Публику нужно приучать к новым тенденциям в литературе.

Этот монолог показался Лебу пыткой. «Я как будто слушал Леона ушами Хема, – позднее писал он. – Все, что он говорил, звучало манерно, покровительственно, претенциозно» [387] .

Хемингуэй раздраженно прихлебывал скотч. Когда Флейшман поглядывал в его сторону, ожидая реакции, Хемингуэй вознаграждал его подчеркнуто широкой улыбкой. Тревога Леба нарастала.

387

«Я как будто…»: там же, стр. 227.

«Я хочу прочитать ваши рассказы», – наконец объявил Флейшман. И продолжил: если он сочтет их достаточно впечатляющими, то отправит Ливрайту вместе со своими рекомендациями. «Хорас знает, что прислушиваться к моим советам имеет смысл, но, разумеется, в том случае, если они даны тактично, – добавил Флейшман. – Окончательные решения Хорас принимает сам» [388] .

К счастью, вскоре после этого визит завершился. Леб, Кэннелл и Хемингуэй ушли вместе.

388

«Я хочу…»: там же, стр. 227.

«Уже на улице я в утешение сказала что-то о приятно проведенном вечере, – вспоминала Кэннелл. – И Хемингуэй взорвался потоком брани: „Чтоб им провалиться, этим жидам!“ – и не скупился на крепкие и красочные эпитеты» [389] .

Леб и Кэннелл по-разному рассказывали о том, что случилось дальше. Леб вспоминал, что они с Кэннелл отправились поужинать и обсудить недавние события.

«Теперь понимаешь, о чем я? – якобы

с упреком произнесла Кэннелл. – А ты мне не веришь. Вот и хорошо, что он высказался. Может, в следующий раз ты прислушаешься ко мне» [390] .

389

«Уже на улице…»: Кэтлин Кэннелл, «Сцены с героем», The Connecticut Review II, 1968 г., приводится по изданию «Хемингуэй и закат», под ред. Бертрама Д. Сарасона (ed. Bertram D. Sarason, Hemingway and the Sun Set, Washington, D.C.: NCR/Microcard Editions, 1972), стр. 148. В своих мемуарах Леб пишет, что Хемингуэй сказал: «Ничтожный …!», опустив одно слово. (Источник: Гарольд Леб, «Как это было» (Harold Loeb, The Way It Was, New York: Criterion Books, 1959), стр. 227). В более позднем очерке, озаглавленном «Ожесточенность Хемингуэя», Леб утверждает, что Хемингуэй пробормотал: «Проклятый жид». (Гарольд Леб, «Ожесточенность Хемингуэя», The Connecticut Review I, 1967, приводится по изданию «Хемингуэй и закат», под ред. Бертрама Д. Сарасона (ed. Bertram D. Sarason, Hemingway and the Sun Set, Washington, D.C.: NCR/Microcard Editions, 1972), стр. 117.

390

«Теперь понимаешь…»: Гарольд Леб, «Как это было» (Harold Loeb, The Way It Was, New York: Criterion Books, 1959), стр. 227.

Лебу не было дела до реакции Хемингуэя, и он по-прежнему искал ему оправдания. «Ему нравится не стесняться в выражениях», – объяснил он Китти [391] . Вспоминая об этом инциденте в другой раз, Леб якобы пытался втолковать ей, что Хемингуэй «употребляет это слово так, как я мог бы назвать ирландца „картошкой“, а итальянца – „макаронником“. Это ровным счетом ничего не значит» [392] .

Тот же разговор запомнился Кэннелл более грубым и резким. По ее версии, Гарольд застыл на тротуаре, как вкопанный, а тем временем Хемингуэй ушел вперед.

391

«Ему нравится…»: там же, стр. 227.

392

«Употребляет это слово…»: Гарольд Леб, «Ожесточенность Хемингуэя», The Connecticut Review I, 1967, приводится по изданию «Хемингуэй и закат», под ред. Бертрама Д. Сарасона (ed. Bertram D. Sarason, Hemingway and the Sun Set, Washington, D.C.: NCR/Microcard Editions, 1972), стр. 117.

«Вот он какой, твой будущий друг», – вспоминала она свои слова.

«Ну, нет! – якобы ответил ей Гарольд. – Если бы Хем считал меня евреем, то не стал бы так выражаться в моем присутствии» [393] .

Сборник «В наше время» отправился в два крупных американских издательства – «Doran» и «Liveright» [394] . Теперь Хемингуэю оставалось лишь сидеть как на иголках и ждать ответа.

Проходили недели. В письмах Хемингуэя чередовались нервозность и самоуверенность. Он умолял Стюарта держать его в курсе событий и был «чертовски ужасно» благодарен ему за помощь [395] . А через несколько дней Хемингуэй написал одному другу, что следующей весной у него в Нью-Йорке выходит книга, хотя сделка с издателем еще не состоялась и даже никаких известий от издателей пока не было получено [396] .

393

«Вот он какой…» и «ну, нет…»: Кэтлин Кэннелл, «Сцены с героем», The Connecticut Review II, 1968 г., приводится по изданию «Хемингуэй и закат», под ред. Бертрама Д. Сарасона (ed. Bertram D. Sarason, Hemingway and the Sun Set, Washington, D.C.: NCR/Microcard Editions, 1972), стр. 148.

394

Гарольд Леб вспоминал: несмотря на столь яростное неприятие Леона Флейшмана при личной встрече, Хемингуэй тем не менее послал Флейшману рукопись «В наше время». Флейшман в конце концов переслал ее в нью-йоркский офис «Boni & Liveright». Биограф Ливрайта Уокер Гилмер признает, что неясно, какая именно копия легла на стол Ливрайта, и добавляет, что, вполне возможно, присланная Дональду Стюарту для передачи в «Doran». Но ясно одно: с точки зрения Хемингуэя, Ливрайт не шел ни в какое сравнение с Дораном.

395

«Чертовски ужасно…»: письмо Эрнеста Хемингуэя Дональду Огдену Стюарту, 3 ноября 1924 г. в «Письма Эрнеста Хемингуэя, 1923–1925 гг.», том 2, под ред. Альберта Дефацио-третьего, Сандры Спаньер и Роберта У. Трогдона (eds. Albert Defazio III, Sandra Spanier, Robert W. Trogdon, The Letters of Ernest Hemingway, 1923–1925, Volume 2, Cambridge: Cambridge University Press, 2013), стр. 173.

396

«Выходит книга…»: письмо Эрнеста Хемингуэя Хауэллу Дж. Дженкинсу, 9 ноября 1924 г., в «Письма Эрнеста Хемингуэя, 1923–1925 гг.», том 2, под ред. Альберта Дефацио-третьего, Сандры Спаньер и Роберта У. Трогдона (eds. Albert Defazio III, Sandra Spanier, Robert W. Trogdon, The Letters of Ernest Hemingway, 1923–1925, Volume 2, Cambridge: Cambridge University Press, 2013), стр. 176.

«Думаю, Доран опубликует ее, – добавлял Хемингуэй в письме к давнему другу Биллу Смиту. – Сейчас мы обсуждаем детали. Если не выйдет, Бони и Ливрайт все равно захотят ее, но я сделаю так, чтобы рукопись как можно дольше не попала в руки семитов» [397] .

Однако к середине декабря он еще не получил определенного ответа ни от Дорана, ни от семита Ливрайта, ни от какого-либо другого издателя. Хемингуэй пытался продать комический рассказ в «Vanity Fair», на территории Дональда Стюарта; рассказ был озаглавлен «Моя жизнь на арене для корриды с Дональдом Огденом Стюартом». Его отвергли. Тон писем Хемингуэя стал менее хвастливым. Они с Хэдли готовились к семейной поездке в Австрию, за полезным для здоровья катанием на лыжах и сытной едой.

397

«Думаю, Доран…»: письмо Эрнеста Хемингуэя Уильяму Б. Смиту, 6 декабря 1924 г., в «Письма Эрнеста Хемингуэя, 1923–1925 гг.», том 2, под ред. Альберта Дефацио-третьего, Сандры Спаньер и Роберта У. Трогдона (eds. Albert Defazio III, Sandra Spanier, Robert W. Trogdon, The Letters of Ernest Hemingway, 1923–1925, Volume 2, Cambridge: Cambridge University Press, 2013), стр. 186.