Все страхи мира
Шрифт:
— Что ты о них думаешь?
— О гидроакустиках? Отличные ребята. Да и партия слежения ничуть не хуже. Рикс кого заменил, Росселли?
— Да.
— Росселли отлично их подготовил. Могу я поговорить с тобой неофициально?
— Конечно.
— Рикс — плохой шкипер. Он слишком груб со своими подчинёнными, требует от них слишком много, и они не справляются с заданиями, которые он поручает им. Совсем не похож на тебя, Барт.
Манкузо сделал вид, что не обратил внимания на комплимент.
— У каждого командира свой стиль.
— Я знаю, но плавать с ним мне не хотелось бы. Один из главных старшин попросил о переводе. С такой же просьбой обратились и старшины — с полдюжины.
— У каждого из них семейные затруднения. — Манкузо
— Нет, это не правда, — ответил Джонс. — Им понадобились объяснения, вот они и сослались на семейные обстоятельства.
— Послушай, Рон, я — командир соединения, понимаешь? Мне приходится давать оценку командирам подводных лодок на основе их деятельности. Рикс оказался на своей должности совсем не потому, что он никуда не годный командир.
— Ты смотришь сверху вниз, Барт. Я же смотрю снизу вверх. С такой перспективы мне кажется, что он — плохой шкипер. Я не сказал бы об этом никому, кроме тебя, потому что мы плавали вместе. Разумеется, я был существом низшего класса, акустиком шестого разряда, но ты никогда не обращался со мной так, как Рикс обращается со своей командой. Ты был для нас хорошим боссом, Рикс — плохой босс. Команда не любит его и не полагается на его суждение. Матросы не верят ему.
— Черт побери, Рон, я не могу допустить, чтобы такие разговоры повлияли на моё отношение к офицерам.
— Да, конечно, я понимаю. Аннаполис, галстук и кольцо училища — это имеет для выпускников большое значение. Ты должен попытаться разобраться в ситуации по-другому. Я ведь уже сказал, что не стал бы так разговаривать ни с кем другим. Если бы я оказался на его лодке, то подал бы просьбу о переводе.
— Мне приходилось плавать со шкиперами, поведение которых мне не нравилось. Дело главным образом в манере поведения.
— Если вы так считаете, коммодор. — Джонс замолчал. — Только запомни одно, ладно? Существует немало способов понравиться старшему офицеру, но всего лишь один способ произвести благоприятное впечатление на команду.
По настоянию Фромма все делалось безо всякой спешки, осторожно и медленно. Литейная форма давно остыла, и теперь её вскрыли в инертной атмосфере первого станка. Грубо сформованная масса была установлена на место. Фромм лично проверил программу, по которой работал станок, и нажал первую кнопку. Робот вступил в действие. Механическая рука выбрала соответствующий резец, вставила его в шпиндель, закрепила и удалилась. Изолированное пространство наполнилось аргоном, и на плутоний брызнула струйка фреона, чтобы все находилось в необходимом изотермическом состоянии. Фромм коснулся пульта, ввёл первую программу. Шпиндель начал вращаться, достиг скорости свыше тысячи оборотов в минуту и приблизился к массе плутония движениями, которые не были ни человеческими, ни механическими, а напоминали нечто совсем иное, похожее на карикатурное перемещение человеческой руки. Присутствующие не сводили глаз со стремительно вращающегося резца, наблюдая за происходящим из-за лексановых предохранительных щитов. С массы плутония начали соскальзывать серебристые стружки.
— Сколько плутония мы потеряем в результате обработки? — спросил Госн.
— В общей сложности меньше двадцати граммов, — заметил Фромм. — Об этом не следует беспокоиться.
Теперь он взглянул на другой прибор, который показывал отношение давлений внутри изолированного пространства и снаружи. Станок был полностью изолирован от остального помещения, а давление в пространстве, где он находился, было чуть ниже атмосферного. Аргон — тяжёлый газ, он тяжелее воздуха, и это не позволит кислороду проникнуть к плутонию, что предупреждает возможное возгорание. Опасность заключалась ещё и в том, что при обработке плутония образуется плутониевая пыль, вдыхание которой ведёт к смертельному исходу, — об этом уже предупредил Фромм. Тяжёлый токсичный металл да ещё излучающий
— Сколько на это потребуется времени? — спросил Куати.
— Можно ли сто раз повторять? Мы точно следуем разработанному графику. Эта фаза проекта займёт наибольшее время. Те детали, что мы сейчас обрабатывали, должны быть идеальными. Совершенно идеальными. Если в конечном устройстве не сработает первичный взрыватель, неудача будет полной.
— Но ведь То же самое можно сказать и о всех остальных фазах проекта, — заметил Госн.
— Совершенно верно, мой юный друг, но сейчас легче всего допустить ошибку. Этот металл плохо поддаётся обработке, а его фазовые изменения ещё больше усложняют процесс. Теперь займёмся взрывными блоками.
Госн был прав. Все, каждая фаза проекта, каждая деталь устройства, должно функционировать как положено. После того как Фромм передал Госну необходимые спецификации, изготовление взрывного заряда почти полностью перешло в его руки. Они взяли для этой цели обычный тринитротолуол и добавили в него пластик, придавший ему жёсткость и в то же время не повлиявший на химические свойства взрывчатого вещества. Обычная взрывчатка пластична и по своей природе легко деформируется. Это её свойство пришлось устранить, поскольку жёсткая форма взрывных блоков имела решающее значение для того, чтобы взрывная волна распространялась точно в требуемом направлении. Госн изготовил шестьсот таких блоков, каждый из которых представлял собой сегмент полного эллипсоида. Семьдесят блоков складывались вместе, образуя взрывное кольцо с наружным диаметром 35 сантиметров. У каждого блока имелась запальная трубка, срабатывающая от криотронных переключателей. Провода, ведущие от источника электроэнергии к взрывателям через криотроны, должны быть совершенно одинаковыми по длине. Фромм поднял один из блоков.
— Вы утверждаете, что все они совершенно одинаковы? — спросил он.
— Совершенно. Я в точности следовал вашим указаниям.
— Выберите наугад семьдесят блоков. Я возьму один из модулей, выточенных из нержавеющей стали, и мы их испытаем.
Полигон для испытания был, разумеется, заранее подготовлен. Им оказалась старая воронка от американской бомбы Марк-84, сброшенной израильским бомбардировщиком F-4 «Фантом» несколько лет назад. Люди Куати построили над воронкой нечто вроде сарая из брёвен в качестве опор и поперечных брусьев, на которых вместо кровли лежали в три слоя мешки с песком. Все сооружение было покрыто маскировочной сеткой, чтобы скрыть его от посторонних взглядов. На сборку испытательного взрывного устройства потребовалось три часа, внутри стального модуля поместили электронный тензометр и протянули двести метров провода до другой воронки, где расположился Фромм с осциллоскопом. Работа была закончена до наступления сумерек.
— Готово, — доложил Госн.
— Действуйте, — ответил Фромм, не отрываясь от экрана прибора.
Ибрагим нажал на кнопку. Сооружение рассыпалось у них на глазах. Несколько мешков с песком уцелело и взлетело в воздух, однако от всего остального поднялся только столб пыли. На экране осциллоскопа пиковое давление застыло задолго до того момента, как над их головами пронеслась взрывная волна и раздался грохот. Бок и Куати были несколько разочарованы внешней неэффектностью взрыва, силу которого поглотили ряды мешков с песком. Неужели такой маленькой детонации окажется достаточно для воспламенения ядерного устройства?