Все ураганы в лицо
Шрифт:
В конце января 1925 года наркомвоенмором и председателем Реввоенсовета был назначен Фрунзе. Так в сорок лет он стал во главе Вооруженных Сил Советского государства.
…Он вдохновлен, деятелен, он видит каждую деталь того грандиозного здания, которое нужно возвести: Красная Армия должна стать сильнейшей в мире! Ведь в будущих военных столкновениях Советскому Союзу придется иметь против себя объединенную силу всего империалистического лагеря. Война будет не на живот, а на смерть. Вот почему он торопится.
Если бы ему сказали, что в его распоряжении всего девять месяцев жизни, он все равно не смог бы сделать большего.
Встает он в пять утра, а ложится за полночь. От Шереметьевской, где поселился с
И пока он идет по улице, мозг беспрестанно сверлят все те же мысли о перестройке. Одной численности армии, дисциплины, доблести и воинской выучки еще недостаточно для победы. Военно-техническая база слаба, нужны специальные заводы, нужен сильный флот, нужна авиационная промышленность, химическая, танковая, нужно наладить производство легких пулеметов и автоматов… Да, да, без широкой промышленной базы не обойтись… Все обязаны понять, что оборона и процветание страны теснейшим образом связаны с химической промышленностью, что государство, не имеющее мощной военной авиации, неизбежно обречено на поражение, что сейчас без танков воевать немыслимо, а следовательно, развивать танкостроение необходимо хотя бы в ущерб и за счет других родов оружия.
Сквозь туманы времени он видит войну будущего. Она в значительной мере, если не целиком, будет войной машин… Исход будущих столкновений в гораздо большей степени зависит теперь от людей чистой науки, чем от командования. Всякое крупное изобретение или открытие в области военной техники может сразу же создать колоссальные преимущества для тяжущихся сторон…
Сегодня у него «авиационный» день. На приеме Петр Баранов, который возглавляет Военно-Воздушные Силы. Авиационная промышленность не справляется с заказами.
— Почему?
— Авиазаводы не могут достать древесину, которая удовлетворяла бы всем техническим требованиям.
Фрунзе с изумлением смотрит на Баранова.
— Древесину? Англичане из нашего леса строят самолеты, а у нас нет древесины?..
Он звонит в ВСНХ Дзержинскому. Феликс Эдмундович возмущен: как это так нет древесины?! Сегодня же будут созданы комиссии, древесину найдут в неограниченном количестве. Не сомневайтесь!
Баранов и Фрунзе едут в Центральный аэрогидродинамический институт, беседуют с Чаплыгиным, Туполевым; потом — на испытания скоростного истребителя; потом — на проводы группы самолетов, которые должны совершить первый в истории воздухоплавания перелет от Москвы через просторы Сибири в Китай и Японию. Михаил Васильевич сам проверяет оборудование самолетов, снаряжение, выясняет настроение летчиков. За перелетом красной авиации следит весь мир.
Он вызывает в наркомат конструкторов-изобретателей стрелкового оружия Дегтярева и Токарева. С ними — долгий разговор. Создать такое, какого нет ни в одной капиталистической армии!..
И так каждый день. Он выезжает в округа, на маневры и учения. Сделал в академии доклад «Ленин и Красная Армия», закончил работу над книгой «Европейские цивилизаторы и Марокко». И если бы собрать все, что он написал за эти девять месяцев, то получился бы внушительный том. Он занимается добровольными обществами и спортивными организациями, выступает на конференциях комсомола. По его инициативе возникает Литературное объединение Красной Армии и Флота, членами которого стали Серафимович, Демьян Бедный, Фадеев и другие известные писатели; он помогает рождению Всероссийской студии военных художников.
За год с небольшим совершилось чудо: Вооруженные Силы обрели стройность, закипела работа во всех округах, поднялась дисциплина, укрепилось материальное положение комсостава, красноармейцев стали лучше одевать, кормить (и
Он вникал во все, учил:
— Нам нужно во многом подтянуться, подучиться, приспособиться организационно, ибо только при хорошей, правильной организации труда, при рациональной организации военной учебы, при правильном налаживании всей нашей жизни, в том числе даже семейной и домашней, мы сможем двигать вперед нашу культуру, сможем развивать наше хозяйство и двигать военную учебу.
Он поставил на ноги оборонную промышленность. Советский Союз перестал закупать самолеты за границей. Авиация была его гордостью. Он произвел реформу, выделил авиационные заводы в особый авиационный трест, вытребовал средства на химическую промышленность, занялся ремонтом старых и постройкой новых боевых кораблей, подводных лодок. У него была мечта о «флоте открытого моря». Целыми днями пропадал он на полигонах, где испытывались легкие пулеметы и автоматы.
У него было острое ощущение собственной причастности не только к сфере военной, но и ко всему, что совершается в стране. Присутствуя на съездах учителей, врачей, инженеров и других групп интеллигенции, он чутко улавливал политическое настроение среды и радовался, когда замечал, что позиции интеллигенции изменяются в сторону все большей партийности. Ведь речь шла о культурном подъеме страны, а это дело, как он знал, было самое трудное и требовало более длительных сроков, чем, скажем, решение задач политических или военных. Культурная революция займет годы и годы. А частью массового культурного роста являлся рост литературы и искусства. В этой, еще пока трудноуправляемой стихии вовсю резвились троцкисты и бухаринцы, мутная мелкобуржуазная волна захлестывала журналы и издательства. В литературе находили пристанище все те, кто старался увести культуру с правильного пути, кто в иносказательной, а то и в прямой форме оплевывал Советскую власть.
К литературе у Михаила Васильевича с давних пор было особое отношение — почти родственное.
Он изыскивал время для частых бесед с «разведчиком партии в литературе» Дмитрием Фурмановым. Митяй приходил с Анной Никитичной. Софья Алексеевна ставила на стол самовар. Супруги Фурмановы оба были тесно связаны с литературной жизнью Москвы. Анна Никитична значилась председателем Пролеткульта, Дмитрий Андреевич трудился в секретариате Московской ассоциации пролетарских писателей, входил в коллегию по вопросам печати при Московском Комитете партии и вел борьбу с различными литературными группировками мелкобуржуазного толка. Его ненавидели за то, что он со всех трибун заявлял: литература — значительный участок идеологического фронта, и он должен быть взят под коммунистическое руководство.
— Враги этого пошиба, как правило, крикливы, наглы, беспринципны, любят объединяться в землячества и фракции, — пояснял Дмитрий Андреевич, — они всегда требуют какой-то особой свободы для своих группок, выступая якобы от всего народа или же от молодежи, от студенчества, от деятелей искусства и литературы, от интеллигенции вообще; они обычно представительствуют от того, кто их и в глаза не видел; пишут громкие декларации, шумят на весь мир, вовлекая в сферу своих интересов людей не всегда осведомленных. Им важно создать видимость общественного мнения: мы, мол, тоже представители народа и хотим высказаться… Они сильны глоткой, казуистикой, софистикой, умением использовать формальную сторону наших демократических законов. Вы, мол, говорите о свободе слова, вот я и воспользуюсь этой свободой против вас.