Все в свое время [СИ]
Шрифт:
— Я тоже серьезно!
— Нет, не сбивай меня, колючка. Знаешь же прекрасно, когда ты начинаешь так говорить, я сбиваюсь. Ты мне ответь — ты из-за меня здесь? Ты не хочешь уезжать, потому что боишься оставить меня одну? Эд, если так — не стоит. Тут мы все загнемся, а если тебе удастся вырваться — для меня не будет большей радости.
Эдвард вздохнул. Этот разговор начинался уже несколько раз, но раньше ему как-то удавалось свернуть с темы, теперь же в нежном голосе любимой звучал стальной колокольчик. Когда так происходит, она доводит любое дело до конца, значит и ему придется отвечать.
— Элис, все намного сложнее, чем ты думаешь. Вот ты сказала "лорд", а что мне от этого лорда? Родовой раб, семья, которая меня знать не хочет, кресло в парламенте, если мои два старших братца дубу дадут? Это там да, там я гордился, а тут уже успел понять, что все это дворянство — суета сует. Что людей надо судить по делам, а не длине родословной. Нет уж, теперь ты послушай, не перебивай. Да, я боюсь тебя оставить одну, боюсь, что с тобой может что-то случиться, боюсь, потому что люблю больше всего на свете. Ты — смысл моей жизни, и если я тебя потеряю, то просто станет незачем существовать. Но если бы я мог вернуться… Элис, я
— А дядя? Он же у тебя прославленный адмирал.
— Дядя? — Эдвард грустно усмехнулся. — Уж кто-кто, а дядя мне точно не поможет… Элис… Раз уж ты завела этот разговор… Пообещай мне одно. Пообещай, что когда я добьюсь для тебя перевода, вытяну тебя, ты уедешь. Что исполнишь приказ старшего по званию.
— Эд, ты колючка. Не переживай ты так, выберемся мы отсюда, вдвоем выберемся. Рано ты себя похоронил. Я тебе рассказывала про Лину?
— Не помню…
— Значит, не рассказывала. Была у меня когда-то подружка, Лина, мы на фабрике познакомились, она буфетчицей была. И каждый раз, когда мы на обед приходили, рассказывала, как когда-нибудь поедет в Африку и найдет там второе распятие Христа. Представляешь, ей когда-то в детстве попалась книжка, что после Второго пришествия Иисус не ушел на небеса, а был повторно распят, где-то там, в черных джунглях, вот они и решила это место найти. Мы тогда, конечно, посмеивались украдкой, Лина была еще той барышней, не то, что я — без маникюра даже мусор не ходила выбрасывать, где она, и где Африка. Но однажды приходим, а в буфете уже новенькая работает, только сегодня устроилась. Что с Линкой случилось — не знает, вроде та уже месяц назад подала заявление, по собственному желанию. Ну, тогда мы еще ничего толком не поняли, пошутили с бабами, мол, наверно, действительно а Африку уехала. А потом по городу слух пошел — ведь действительно уехала. Собралась незаметно, с женихом простилась, он и сам толком не понял, как там случилось, села на аэролет и улетела. Сначала в Александрию, там зона закрытая, но у экстрималов налажена туристическая дорожка в сторону пирамид, а потом на юг, по Нилу… И ни слуха, ни духа. Месяц от нее вестей нет, два, три — через пол года мы ее уже похоронили, через год уже и вспоминать перестали, так, разве что мельком, а через три года, я уже тогда в армию собиралась, помнишь ту историю, я тебе рассказывала, встречает меня знакомая с фабрики. И говорит, мол, представляешь — сидим мы все на воскресной службе, слушаем проповедь, и тут вдруг привидение в церковь врывается. Худющее, кожа да кости, а ведь Линка всегда была девушкой упитанной, в теле, волосы водорослями свисают, кожа просвечивает, под глазами синяки, как будто год не спала, только сами они и горят! Пришла, села на свое место, у нее всегда в церкви отдельный стул в углу стоял, с детства повелось, дочь священника, и сидит, вместе со всеми молитвы повторяет, крестится. Даже не сразу признали, только потом кого-то осенило — да ведь это Линка вернулась! Живая и здоровая! Ну, тогда ее толком расспросить не успели, сразу после службы ушла, а потом мы уже все собрались. И я тоже там была. А она нам как начала про свои приключения рассказывать, так волосы у всех дыбом стали — чтоб наша Линка, да такое пережила! Как она одна, голодная, червями в джунглях питалась, как от львов на дереве пряталась, как пила воду, и чуть крокодилу на зуб не попала. Как траванулась и на последнем издыхании лежала, с жизнью прощалась, как ее черное племя нашло, сначала чуть не съели, потом всем племенем изнасиловали, потом она наложницей вождя была, пол года на цепи, как собака, сидела. Родила ему даже наследника, как умудрилась сбежать, по саванне блуждала, через реки и горы перебиралась… На каждую историю — свой шрам, такие не нарисуешь, где от плети, где от острых зубов. Но самое удивительное — не то, что с ума от всего этого не сошла, рассудка не лишилась — она все это время второе распятие искала. Задалась целью, и шла вперед, любые испытания терпела, потому что верила в свою счастливую звезду. Нашла что-то, или не нашла — уже не говорила, только улыбалась грустно, и бросила мимоходом, что вера ее окрепла, а в церковь она больше ни ногой. Попробуй пойми. В конце концов ее наши спасли, военная экспедиция Папского Престола, ты, наверно, слышал, когда пол сотни тысяч вояк на берег слоновой кости согнали, якобы, учения проводили. И все рассказывала так живо, так задорно, что я теперь, когда сложно, всегда Лину вспоминаю. Вот кто действительно любит свою жизнь. Какой силы дух в этой серой мышке, нам и не снилось, она после всего этого, представляешь, опять буфетчицей на ту же фабрику устроилась! Женилась, детей, правда, больше не может иметь, но уже троих усыновила — польского мальчишку, курда и италийку, ты же знаешь, в наших детских домах если ты не британец — житья не будет. В церковь, кстати, так больше ни разу не зашла, и дарами мощи веры не пользуется. Говорит, неправильная у нас вера, человек должен своим трудом всего добиваться, а не чудо господнее получать. А так — обычный человек, поправилась, похорошела, я как-то, уже на службе, с ней встретилась, спросила в шутку, не собирается ли куда опять путешествовать, и знаешь, что ответила? Что собирается. Хочет на гору Суншань, в монастырь Шаолинь как-то попасть, вроде, там можно найти ответ, но пойдет
— А вот так положено?
— Ай! Ты чего? Эд, ты куда полез, что, мало сегодня набегался? Перестань, у меня голова болит, и вообще пора спать, нам завтра рано на службу…
— Знаешь, Элис, ты права — может что когда потом и, а сейчас оно вот. Поспать мы еще всегда успеем, и служба никуда от нас не убежит. Ну-ка, кто это у нас такой мягонький…
— Эд, перестань… Эд… Колючка…
Иногда нужно сказать много слов, а иногда хватает и одного. Потому что оно значит больше, чем любая, даже самая красивая речь. И слово это — Любовь.
Год Трех Отважных Духов, начало лета
Ночь выдалась тяжелой, утро — пасмурным и унылым. Всю ночь Эдвард не мог уснуть, боролся со своими воспоминаниями, которые даже не утопить в вине — как он выяснил, Верные Псы знали процесс сбраживания, но алкогольные напитки были у них чем-то вроде лекарства, а не средством забыть себя. И вообще, отношение к питью у них было совершенно особым. Проживая в мире, где любая чистая вода — яд, где дождь — смерть, а реки — филиалы ада, они умели ценить каждый глоток. Причем то, что они пили, было не водой. Вечером, когда они с Нитом уже расставались, Эдвард спросил, что за напиток они пили сегодня.
— Сок земли, — ответил охотник.
— А где вы его берете? Есть какие-то подземные родники?
— Воин Эдвард, никогда не пей воду, которую родила земля, потому что она ведет в голубой мир болотным путем, — "умрешь неприятной смертью", автоматически перевел Эдвард, который уже начал понимать основные образы Верных Псов. — Пить можно только благородную воду, сок жизни — то, что течет внутри каждого живого, кроме них, и сок земли. Только деревья и травы умеют пить воду, те, кто не имеет корней, обречены искать сочные плоды или пить чужой сок жизни, и лишь Верным Псам Али-владыкой дан сок земли. Он начинает течь внутри священных деревьев каждый раз, когда приходит первое тепло, и идет до тех пор, пока мертвые ветви не родят новую жизнь.
Священные деревья… Единственными кандидатами, которые подходили на эту должность, были березы — только они росли повсюду в этом странном селении, хотя Эдвард даже не предполагал, что существует березовый сок. Он никогда не пил подобную экзотику, хотя, когда он был в Новой Шотландии, ему довелось попробовать сладкий кленовый сироп — не впечатлило. Но ничего другого не оставалось. Тем более, как он только сейчас сообразил, действительно на стволе каждого дерева у основания была аккуратная повязка, как обвязывают рану дорогого тебе человека. Зато теперь стало на одну загадку меньше. Сад вокруг был вовсе не декоративным парком, посаженным для красоты, а своеобразной фермой. Только растили на ней не пшеницу, не рожь, не фасоль, горох или новошотландский томат, а воду. Вернее березовый сок. Оригинальное решение, от хорошей жизни к такому не придешь. Но тут сразу возникал следующий вопрос. Березы могут дать сок только весной, но ведь человеку вода нужна постоянно.
— Нит, а в остальное время года что вы пьете?
— Сок земли, — пожал плечами охотник.
— Постой. А где вы тогда его берете? Или ваши березы дают его круглогодично?
Нит задумался. Тяжело было понять ход его мыслей — лицо охотника не выражало никаких эмоций. Он одинаково бесстрастно рассказывал о ведунах, богах и смерти своей дочери — как оказалось, несколько дней тому назад она подхватила какую-то странную лихорадку, после того, как игралась с перелетной птицей, потом лежала в бреду и этой ночью умерла. Все ведуны оказались бессильны, и оставалось только скорбеть и радоваться, что эта болезнь не передается от человека к человеку. Одна такая зараза могла спокойно выкосить половину города — тут не было как таковой медицины, лишь примитивные травы, настои, а все остальное лечили ведуны, "договариваясь" с болезнью. Или не договариваясь, это уж насколько упорная болезнь попадется. Причем Нит действительно верил, что ведуны лечат одними разговорами, и после увиденной антигравитации Эдвард уже не так скептически относился к подобным заявлениям.
— Я отвечу на твой вопрос, воин Эдвард, но для этого я должен отвести тебя в дом воды, хоть время его открыть еще не настало.
Так они посетили последний пункт экскурсионной программы. Очередной, ничем не примечательный дом-крепость, узкий лаз, тесный шлюз-предбанник, стальная герметичная дверь, такой любая подводная лодка будет рада, за которой… Эдвард сначала не понял, что это такое, и лишь потом до него дошло — бассейн. Глубокий, темный резервуар, до дна заполненный березовым соком. Идеальные стыки каменных стен, чтоб сюда не просочилась ни одна капля ядовитой воды, и ни одна капля драгоценного сока не вытекла наружу. Рядом с бассейном несколько проградуированных посудин, чтоб тот, кто придет сюда за водой, не забрал ни одной лишней капли. Все сделано не просто на совесть, не просто с любовью — чувствовалось, что эти чертоги были для Верных Псов чем-то вроде храма, местом настолько святым, что даже посетить его без особой нужды считалось святотатством. Понятно, почему сюда не хотели вести чужака — а вдруг он решит эту воду отравить, одна щепотка химиката — и все племя медленно умирает от мучительной жажды.
— Каждую весну мы собираем сок земли и несем его в дом воды, — тем временем говорил Нит. — Когда дом воды становится полон, с ним говорит ведун. Он просит сок земли уснуть, и, чтоб не тревожить его сон, мы закрываем дом воды до той поры, пока не настанет его время.
— Выходит, из-за меня тебе его пришлось расконсервировать раньше, чем положено… А много у вас таких домов воды? Или это единственный? — хоть Эдвард и не мог точно оценить глубину, но по его прикидкам выходило, что в любом случае такого количества воды всему город на год не хватит. Даже если очень экономить.