Все волки Канорры
Шрифт:
— А ацарли?
— Ацарли — это ночной кошмар многих наших. Мы думали, что больше никогда их не увидим, но мы и про гухурунду так думали. А некоторые даже не думали, потому что вообще про него ничего не знали. Молодые еще, неопытные, вот как я.
— Верно ли я вас понял, — начал деликатный Прикопс.
— Верно, — не стал тянуть интригу честный Кальфон. — Понятия не имею, что это за тварь. Слыхом не слыхивал, в глаза не видел, могу добавить только, что они крупнее и мощнее ацарли, и выглядят, как бы это выразиться, менее симпатичными.
— Объективно говоря, — заговорил вдруг Сатаран своим гулким голосом, от которого сотрясались окрестности, — они не более отвратительны, чем ацарли, просто по-другому отвратительны.
— С чего бы это? — не слишком почтительно буркнул Кальфон, не сводя зачарованного взгляда с приближающейся твари, похожей на горбатую исполинскую мантикору.
— Потому что это, дорогой Кальфон, — все так же наставительно и так же бесстрастно пояснил Сатаран, — фьофьорли, пожиратели демонов.
* * *
В отличие от Батаара, пожиратели демонов сразу высмотрели свою добычу на обширной Кахтагарской равнине, и их не смутило значительное число тех, прочих, на кого они не собирались охотиться. Фьофьорли в определенном смысле слепы — их желтые глаза видят демонов куда лучше, чем других существ, пускай даже наделенных не меньшей магией. Но созданные природой (Тотисом или древними божествами — ученые так и не могут прийти к согласию, и в Аздакском Королевском университете на днях снова состоялась дуэль по этому древнему как мир поводу) для того, чтобы контролировать поголовье демонов, так же, как горные змеи сдерживают размножение вавилобстеров, а бомогоги, в свою очередь, горных змеев, — фьофьорли игнорируют присутствие остальных.
— Мумочка, — сказал Намора, — держись от меня подальше, лютик.
— С какой стати? — возмутился лютик.
— Я сейчас опаснее действующего вулкана.
— Посмотрим, — хмыкнула мадам Мумеза. — Пережила же я твою жену.
Намора хотел сказать, что это хуже жены, но заколебался. Самые древние обитатели Преисподней, конечно, рассказывали о пожирателях демонов жуткие истории, но если учесть, сколько соотечественников слопала великолепная Нам Као, находясь в дурном расположении духа, только за время их супружеской жизни — а до него она была замужем трижды — то ей сразу хотелось вручить пальму первенства.
Моя бабушка — сильная женщина; похоронила трех мужей.
Хотя двое из них всего лишь прилегли подремать
Борзотар, Даэлис и Дьюхерст Костолом немного растерялись, когда Намора с Сатараном призвали их немедленно отступить и даже не думать вступать в бой с новым противником.
— Я принял решение, — сказал лорд-маршал, — молодежь к ним и близко подпускать нельзя. Этим должна заняться старая гвардия.
— Простите, милорд, — вмешался в разговор Думгар, хранивший до того бесстрастное молчание. — Полагаю, даже старая гвардия имеет право игнорировать противника…
Тут все затаили дыхание, особенно же — Гегава. Было совершенно ясно, что сейчас великолепный голем должен подыскать подходящий эвфемизм к фразе «который им не по зубам». У королевского дворецкого разболелась от напряжения голова, но он так и не смог придумать, что сказал бы на месте кассарийского домоправителя.
— К которому питает стойкую врожденную неприязнь, — не моргнув глазом, закончил Думгар.
Гегава чуть было не разразился аплодисментами.
— Допустим, — согласился Сатаран, глядя, как фьофьорли в некотором недоумении пытаются отбиться от Прикопса, Гампакорты, Альгерса и Ас-Купоса. Всем естеством стремясь к желанной добыче, они не понимали, отчего им преграждают путь существа, до которых им нет никакого дела и которым они не угрожают. — Но кто-то же должен избавить нас от этих тварей, а они ужасно, чудовищно сильны.
— Разумеется,
— Имею ли я право как полномочный представитель Зверопуса Третьей категории подвергать смертельной опасности друзей и соратников Зверопуса Первой и Второй категории?
— Сейчас мы это узнаем, — весело заключил граф да Унара.
Неуместное, на первый взгляд, веселье у него вызвала громоздкая фигура бригадного сержанта, который шагал к ним, расшвыривая всех, кто мешал ему двигаться по кратчайшей прямой — топорников, копейщиков, меченосцев, Рыцарей Тотиса и парочку ошеломленных фьофьорлей, которые, видимо, отправились в такой далекий полет в первый раз в своей очень, очень долгой жизни.
Добравшись до дорогих друзей и еще более дорогого генерала, Лилипупс сразу заметил некоторую напряженность и скованность, которой не было еще полчаса назад, когда он оставил их ненадолго, чтобы прогуляться по полю боя с инспекционной целью. Он нашел, что в целом все идет неплохо, хотя отдельные бомогоги показались ему неприлично лохматыми, и он довел свое неудовольствие до сведения их владелиц. К чести амазонок следует сказать, что просвещенные Анарлет, Таризан и Бартой, они даже не думали протестовать, а сразу согласились постричь животных у господина Ас-Купоса непосредственно после окончания битвы. Затем Лилипупс лично разогнал с десяток чересчур активных Рыцарей Тотиса, портивших на своем участке общую благостную картину тотального перевеса Тиронги в этой войне; приободрил кобольдов, все еще переругивающихся с топорниками Лягубля, подбросив им пару подходящих выражений из своей обширной коллекции, и, отпустив несколько дельных замечаний по поводу плюмажей тифантийцев — он с такими плюмажами и близко не подпустил бы к сражению, вернулся в импровизированный штаб. И что же? Он уходил из средоточия победительного веселья и увлекательных беззаботных разговоров, а вернулся в какое-то царство тьмы. Все грустные, шушукаются о чем-то, демоническая молодежь вообще изменилась в лице. Свою тревогу он скрывать не стал, а сразу принялся деликатно выяснять, в чем дело.
— Что вы мне стоите, глаза пузырите? — спросил он с истинно отеческой заботой.
— Да вот, дорогой Лилипупс, очередные злые козни нашего врага. Как видите, он несколько осложнил ситуацию, призвав фьофьорли, — весело пояснил граф, единственный веселый человек в этой компании.
— Про неизвестные моей биографии фьофьорли, — сказал Лилипупс, демонстрируя глубокое сопереживание, — нуждаюсь в переводе на понятный язык для принятия к ним мер полезных соответственных.
— Да чего уж тут непонятного, этот негодяй, мздоимец и проходимец где-то выкопал не только гухурунду и «Слово Дардагона», но и этих вот тварей, которые совершенно случайно оказались пожирателями демонов, — с невыразимым сарказмом ответил Кальфон. — Твари древние, опытные, вот стоим, носа не кажем в битву.
— Почему — мздоимец? — показалась из будочки голова Юлейна.
— Хорошо звучит!
— Разделяю, — кивнул король, вслушавшись. — И поддерживаю.
Кальфон был вне себя от обиды. В отличие от Даэлиса, Борзотара и Дьюхерста Костолома, он участвовал в войнах с мурилийцами, демонами Рюбецаля и в великой битве за Гон-Гилленхорм. Он полагал, что его уже ничем нельзя удивить — и вдруг с необратимой ясностью понял, какая глубокая пропасть лежит не только между ним и младшим поколением его адских собратьев, но также между ним и высшими иерархами — Сатараном, Наморой и Судьей Бедерхемом. Он уже давно не задумывался над тем, каким несмышленым и неопытным кажется этим древним, могущественным демонам. Ему стало одиноко и немного страшно: фьофьорли оказались куда более опасными, чем он представлял их, слушая в детстве страшные сказки, которые его бабушка была мастерица рассказывать. Возможно, она любила их еще и потому, что многие сказки были сложены о ней самой в бурные дни ее молодости.