Все волки Канорры
Шрифт:
В этот миг всем показалось, что сейчас что-то произойдет: огромное тело голема окуталось тем самым багровым туманом с черными всполохами, что и вся фигура лорда Саразина; затем по нему пошли трещины, как по земле, в которой вызревает адский огонь, чтобы прорваться взрывом вулкана; в этих трещинах мерцало и корчилось плененное пламя.
Демоны тревожно переглянулись, сейчас они совершенно по-новому оценивали шутки, которые отпускали по поводу кассарийского дворецкого: они не были убеждены, что им хватит сил без потерь справиться с этим древним неразрушимым чудовищем. Да, теперь они знали его настоящее имя; но, высеченное когда-то на его лбу другим чудовищем, нынче оно стерлось от времени, а никто еще не изобрел иного способа убить старейшего
— Если что, — бодро сказала Гризольда Бедерхему, — хватайте его за одну руку, я за другую, вместе мы его скрутим.
Но Думгар — неслыханное дело — позволил себе полноценную улыбку, идеальную пропорцию сарказма и сожаления, и ответил:
— Прошу прощения, сударь. Вы меня, вероятно, с кем-то перепутали. Меня зовут Думгар. Я бессменный домоправитель герцогов кассарийских и подчиняюсь только их приказам.
Он сделал внушительную паузу, во время которой лорд Саразин судорожно глотал воздух.
— Впрочем, — продолжил великолепный голем, — если бы даже его светлость сейчас велел мне убить его, не уверен, что я согласился бы исполнить столь серьезный приказ, не услышав исключительно веских аргументов. — И обратился к Зелгу. — Не желаете ли вина, милорд, пока длится эта бессмысленная дискуссия?
— Если можно, мой дорогой, дорогой Думгар! — вскричал Зверопус Второй категории с такой радостью, с какой не принимал предложения выпить еще ни один, даже самый похмельный пьяница.
Голем улыбнулся. Огонь в трещинах погас. Камень стал обычным серым камнем.
Зелг шагнул к лорду Саразину и положил ладонь ему на лоб.
— Прощай, — сказал кассариец.
Только Сатаран и Бедерхем, самые древние и могущественные из тех, кто стал свидетелем этой сцены, заметили, как ком света буквально втянулся в его руку, заставив ее несколько секунд пульсировать всеми оттенками красного. Затем все исчезло — и свет, и тот, кто называл себя лордом Саразином, Командором Ордена Рыцарей Тотиса. Они не знали, куда он делся. Возможно, только Думгару было известно, что сейчас в подземной темнице Гон-Гилленхорма появился новый опасный узник, но разве от этой каменной глыбы добьешься подробностей — как жаловался Намора пару дней спустя.
— Круто, — восхищенно сказал Юлейн. — Знай наших.
* * *
Древние боги прозорливо не вмешиваются в некоторые истории. Они давно поняли, что каким бы всемогущим ты ни был, есть силы, с которыми тебе не совладать: сила любви, сила ненависти, сила преданности и всесокрушающая сила духа. Так зачем же связываться с такими аномалиями и ронять свой авторитет в глазах младшего поколения. Но чтобы обладать такой мудростью, нужно или быть древним божеством, или хотя бы прожить на свете столько же лет.
* * *
Хорошо подобранная пара та, в которой оба супруга одновременно ощущают потребность в скандале
Жюль Ренар
Вопреки общепринятому мнению о том, что зло нередко остается безнаказанным, возмездие часто настигает злодеев и предателей не просто при жизни, но и непосредственно на месте преступления.
Не успели еще отбушевать страсти, связанные с поединком Зелга и лорда Саразина, не успел еще кассарийский некромант вернуть себе прежний облик, к великому облегчению его венценосного кузена и заботливой личной феи, как на Кахтагарскую равнину, громыхая и подскакивая на ухабах, влетела королевская карета, запряженная шестеркой взмыленных лошадей, в сопровождении нескольких полумертвых от усталости королевских гвардейцев. Из окна кареты торчала голова королевы Кукамуны, с растрепавшейся от неистовой езды прической, не выспавшейся и ужасно злой.
Когда шэннанзинцы в невероятной спешке покинули казармы и в полном составе,
При таком раскладе можно навсегда забыть о волшебной скульптуре «Мальчик с писающей собачкой». И королева вышла из себя и выскочила из кареты. Подобрав юбки, она побежала вверх по холму, теряя шелковые туфли, переваливаясь с боку на бок и пыхтя, как объевшийся бомогог. Ее никто не посмел остановить.
— Ах ты, тыква кучерявая! — кричала Кукамуна, и Люфгорн невольно попятился.
Он вернулся во времена своего детства, когда младшая сестренка, толстенькая пигалица, гоняла его по родительскому замку, не давая ни минуты покоя, визгливо браня за каждую невинную шалость и колотя чем попало — то книжкой, то расческой, то куклой; а один раз — он запомнился ему как-то особенно ясно — стоптанной пыльной туфлей, еще детской, но уже тогда внушительных размеров, со стесанным внутрь каблучком.
— Пупазифа безмозглая! — продолжала королева, наступая на старшего брата. — Ничего не можешь толково сделать, даже заговор! Ну, щас ты у меня будешь бедный!
В этом Люфгорн нисколько не сомневался. Думал он вот о чем: где был его разум, в каких горних высях застрял, когда он принял решение посягнуть на трон Тиронги? Как мог вообразить, что управится с маменькой и сестричкой? На какую тюрьму понадеялся, о каких свирепых убийцах мечтал?
Наивный, он думал, что может быть счастлив
Из игры «Neverhood»
— Я тебе покажу — связываться с кем попало! — взвизгнула королева. — Нашел неудачников и рад стараться! Ну что ты на меня смотришь, как вавилобстер на выданье? Ты — недотепа! Ты, недотепа, весь в папеньку, и я тут ни при чем!
Килгаллен с неприязнью посмотрел на союзника. Он бы предпочел, чтобы владетельный князь хотя бы рот открыл, чтобы сказать пару слов в свою защиту; заодно и напомнил бы венценосной скандалистке, что называть неудачниками королей сопредельных государств, пускай даже сейчас они находятся в незавидном положении — политика недальновидная. Но Люфгорн, ударившийся в воспоминания о жесткой фаянсовой голове любимой кукамуниной куклы и том жутком треске, который она издавала, соприкасаясь с его макушкой, насупившись, молчал. Килгаллен обиделся.