Все волки Канорры

Угрюмова Виктория

Похоже, слепой оборотень думал о том же.

— Конечно, вы правы, — сказал он, устало прикрывая веки. — Он погиб. Как и полагается отважным и любящим, и его отряд достойно встретил свою смерть, стоя плечом к плечу, и никто не дрогнул и не отступил ни на шаг. Они пали в бою как один, но остановили рыцарей Морнея. Это очень грустная и жестокая история. Потому что это только начало. Именно этот день стал главным днем в истории моей земли. Именно он сделал нас тем, кем мы были. — Он помолчал, подыскивая нужные слова. — Это предательство изменило все и всех. Прежде всего, юную любящую девочку, какой когда-то была Клотисса да Отей-Морней. Но та девочка, вероятно, погибла в ущелье Адранги вместе со своим мужем и его рыцарями; ее сердце сгорело вместе с ним на погребальном костре; ее душа вытекла горькими слезами. Женщина, княгиня, что возглавила войска Канорры в походе против Морнея, уже ничем ее не напоминала. Яростная, безрассудно храбрая, умелая воительница в черных доспехах, покрытых красной эмалью,

будто по ним постоянно текла кровь врагов, она отомстила за смерть своего мужа и свою погубленную жизнь с небывалой жестокостью. Она в несколько недель сломила сопротивление врага и приступом взяла Глоссом. Если ее близкие надеялись, что она пощадит замок, в котором родилась и выросла, и людей, которые были ей родными по крови, то их надежды рухнули, и разочарование их было ужасно. Ее не тронули ни мольбы матери, ни рыдания сестер, ни слезы отца. Она казнила всех, и головы их еще долго торчали над воротами Шудахана; а отчий замок сожгла дотла, и многие века его руины напоминали о погубленной любви и предательстве, изменившем целый мир. Меня тоже возили к этим черным обугленным развалинам, когда я был совсем еще мальчишкой. Потому что настоящая родина, исконная вотчина каноррских владык находится там.

— Какая страшная и печальная история, — сказал Зелг. — Хорошенькую книгу выбрал я себе для легкого чтения перед сном. Простите, князь…

— За что? — искренне удивился Гампакорта. — Тем более, что это книга выбрала вас, как я теперь думаю.

— Что было дальше? — спросил герцог. — Это же не вся история?

— Нет, конечно. Никто не знает, как это произошло на самом деле, но сын Кантабаны родился человеком только наполовину. Кто-то говорил, что Клотисса пила кровь демонов; кто-то — особенно претенденты на трон Канорры — настаивали на том, что дитя, в жилах которого текла кровь каноррских владык, погибло еще во чреве матери, не вынеся той неистовой скачки из Адранги в Шудахан, и княгиня приняла любовь демона, чтобы родить наследника и мстителя. Не знаю, сколько правды в любой из этих версий, но Тирнах Турандар с младых ногтей обладал неслыханной колдовской силой. Он завоевал окрестные княжества и основал государство, ставшее великой Каноррой. Он никогда не щадил своих врагов и всегда сжигал их замки, и когда однажды герцог Алмерих предложил ему мир и руку своей старшей дочери, он сперва захватил его земли, затем казнил всех наследников мужского пола и только после этого женился на молодой герцогине. Именно Тирнах завел знаменитый бестиарий каноррских владык и содержал в нем древних монстров, в том числе и гухурунду. Но этот роман не о нем. Он о его отце и матери. И строки, которые вы читали, милорд, в переводе звучат так: «И даже яростная месть гухурунды не утолит мою ненасытную скорбь, мой отважный рыцарь. И я до самой смерти стану оплакивать тебя безутешной волчицей, и все волки Канорры вместе со мною». Это плач Клотиссы, знаменитая в свое время в Канорре поэма.

— Почему же «все волки»?

— Родовой герб Турандаров и символ его личной гвардии — черный волк Канорры с алыми глазами.

Гампакорта еще раз провел пальцами по обложке, будто погладил книгу, как приласкал бы верного пса или доброго коня, и протянул ее Зелгу.

— Что вы, князь, как можно, — замахал руками молодой некромант. — Возьмите. Она принадлежала вашей матушке, тут ее собственноручные пометки, и я, право, даже не представляю, что вы должны чувствовать, держа ее в руках столько лет и событий спустя.

— Не знаю, когда и как она очутилась в Кассарии, не знаю, почему именно сейчас оказалась в ваших руках, милорд, но у всего этого есть какой-то смысл. И потому книга ваша, коли уж выбрала вас.

— Вы уверены, что она выбрала меня, а не случайно попалась мне на глаза?

— А как бы вы сумели прочитать название?

— «И великое колдовство, оплаченное кровью и душами, свершилось по воле короля Тирнаха Турандара, исполнившего единственное желание своей матери, которой он был обязан всем. Содрогнулось небо от темного заклинания, разнеслись над миром слова прощания, и погрузился в печаль всемогущий Тирнах. Вдовствующая королева Клотисса Турандар покинула Шудахан без свиты и спутников, в одиночестве… На закате она стояла в ущелье Адранги, глядя на истекающее кровью солнце, а за ее спиной вставал строй верных рыцарей, непобедимых волков Канорры. Но она не оборачивалась и ждала, и ее терпение было вознаграждено. Величайший из волков Канорры подошел и обнял ее за плечи. Она склонила голову ему на грудь и закрыла глаза. Он пришел забрать ее с собой. Ей было все равно, куда она последует, ибо она собиралась следовать за ним и больше никогда с ним не расставаться. И если бы кто-то на земле, под землей или на небесах вознамерился разлучить их, месть ее была бы ужасна. Она бы сожгла весь мир, и по тропе, усыпанной дымящимся пеплом, пошла бы в царство теней к своему возлюбленному супругу, и смерть пожелала бы ей счастливой дороги», — Зелг закрыл книгу. — Не знаю, пугаться или радоваться, что теперь я могу прочитать ее от корки до корки.

Он с надеждой заглянул в слепые глаза оборотня.

— Как вы полагаете, князь, а эти пятьдесят воинов, они взяли их с собой?

Гампакорта удивился неожиданному повороту сюжета: он вспоминал свою

собственную мать, гибель отца, падение Канорры. В первые мгновения он даже не сообразил, о ком идет речь: государи не считают своих солдат.

— Ах, этих, из отряда Кантабаны? Не знаю, никогда не задумывался о них. Вероятнее всего, нет. Во всяком случае, в самом романе об этом ни слова — ну да вы прочитаете.

И снова погрузился в собственные мысли. Зелг не посмел больше отвлекать его. Он бережно прижал томик к груди и быстро вышел из комнаты. Ему не хотелось, чтобы князь заметил, как блестят его глаза, ибо в отличие от Гампакорты оплакивал сейчас не Клотиссу, не Кантабану, не Турандара или весь проклятый род каноррских владык, а те полсотни безымянных, никем не оплаканных, всеми забытых воинов, погибших во имя чужой любви и чужой мести. Ему всегда хотелось что-то сделать для таких, как они, воздать им должное, восстановить справедливость, и его всегда бесило чувство собственной беспомощности от того, что сделать уже ничего нельзя.

* * *

Если в Преисподней и разверзся настоящий Ад при известии о покушении на минотавра всех времен и народов, на поверхности с этим обстояло куда хуже. Не то чтобы кого-то сильно печалило отсутствие Ада в окрестностях. Но одного конкретного огорчало ужасно. Князь Намора Безобразный никак не мог совместить дом и работу.

Став счастливым женихом капрала кассарийской армии мадам Мумезы и осуществив тем самым мечту, которую лелеял вот уже — нет, не скажем, сколько, это может не лучшим образом отразиться на репутации прекрасной невесты, — обретя семью, дом, в котором ему к завтраку подавали куркамисы в мармеладе и горячую рялямсу с гописсиными пончиками, утреннюю газету и свежую порцию наставлений, а также совершенно новое для него увлечение — коллекционирование фаянсовых свинок — демон расцвел. Однако в Аду он занимал не последнюю должность. Легендарный повелитель экоев, о котором шептались по всем углам и закоулкам Геенны Огненной, что его руки по плечи в крови врагов, не может вот так за здорово живешь оставить свои пылающие владения, препоручить слугам подземные чертоги и обитающих в них монстров, заявить Князю Тьмы, что не генерал он ему больше, и переселиться в замок недавнего врага. Потому что есть под землей и долг, и честь, и вассальная преданность, помноженная на железную дисциплину. Дай только волю, все разбегутся из Преисподней под разными предлогами: кто — сочинять музыку, кто — издавать газету, кто — устраивать личную жизнь с феями, наядами и ундинами. С юной феей любой сумеет, а ты попробуй, поживи со старой чертовкой, построй с ней крепкую семью на века. Так что Намора с пониманием относился к тому, что чуть ли не каждый день из Геенны Огненной являлся посланник с категорическим требованием Князя Тьмы вернуться в лоно земное и приступить к исполнению. Он бы и сам поступал точно так же. Но его уже тошнило от посланцев — столько он их проглотил за последний месяц. Нужно было срочно что-то предпринять.

Приказ — хорошая основа для дискуссии

Американское армейское изречение

И Мумочка сказала: сделай что-нибудь, иначе я предприму сама — им Ад с овчинку покажется. Тут Намора понял, что назревает катастрофа. Оказаться между молотом и наковальней, то есть между разгневанными повелителем Преисподней и повелительницей его сердца, он не пожелал бы даже злейшему врагу. У Мумочки, признавал он с умилением, масса всяческих достоинств, которым позавидовала бы и богиня, но кротость нрава не входит в комплект. А Князь Тьмы чертовски умен, но совершенно не разбирается в коллекционных свинках. Так что пока им довольны только гномы-таксидермисты, получившие не без его помощи кучу разнообразного материала.

Обычно принято вызывать адских специалистов, чтобы с их помощью решить какую-нибудь особо трудную задачу. Чаще всего им пытаются всучить в качестве оплаты бессмертную душу просителя, хотя большинство демонов охотней взяли бы деньгами. Но демоны, будучи существами, по-своему, честными и принципиальными, никогда не берутся за заведомо невыполнимый заказ. Тут уж их не соблазнишь ни душой, ни золотом, ни иными щедрыми посулами. Бедный Намора голову сломал, кого призвать спросить совета, как ублаготворить обе непреклонные стороны, в принципе не склонные к компромиссу, потому что сам он на такой призыв не явился бы ни за какие коврижки и коллегам заповедал бы бежать его как убежденный холостяк — старой девы.

В связи с небольшим помрачением любовного горизонта — Мумочке не по душе были валяющиеся там и сям останки посланцев, а таксидермисты не всегда успевали первыми, Намора приобрел полезную привычку прогуливаться в замковом парке и окрестностях, а также заглядывать по дороге в разные антикварные лавочки в разных странах — демонам, как и призракам, на дорогу не требуется нисколько времени, что приводит в экстаз маркиза Гизонгу, мечтающего найти способ экономить на курьерской доставке.

И вот, пройдясь туда-сюда сюда-туда тем необычным утром, Намора Безобразный набрел на замечательную мысль. Мысль эта до поры до времени помещалась в бедовой голове Мардамона, хотя сам Мардамон об этом не знал, потому что думал о другом.