Всё возможно

Картер Люсиль

— А просто взять меня на работу вы не можете? — разозлился он. — Без всей этой канцелярской волокиты не обойтись?

Эмма не верила своим ушам. Все, что она слышала о Питере Лейдене, оказалось правдой. Этот взрослый, но не самостоятельный мужчина, которого прогнал собственный отец, все еще считает, что все должны ходить перед ним на цыпочках.

— Мистер Лейден, — Эмма одарила его ледяным взглядом, — я наслышана о ваших… гм… подвигах. Моя тетя Марша предупредила меня, что работать вы не умеете, да и не любите. Она страшно извинялась, что подставляет меня под удар, направляя ко мне человека, который, скорее всего, уже через неделю начнет ныть, жаловаться на усталость, а в одно прекрасное утро и вовсе не придет в офис. Если бы моя дорогая

тетушка слезно не умоляла меня дать вам шанс, я бы вас отправила бы восвояси сразу же, как только увидела бы. То, что я потратила на вас целых пять минут моего драгоценного времени, будет дорого вам стоить в будущем. Я делаю вам огромное одолжение, вообще с вами разговаривая. У вас нет ни опыта, ни рекомендаций и ни малейшего — и это я ясно вижу — желания трудиться. И вы еще имеете наглость спрашивать, не могу ли я обойтись без канцелярской, как вы выразились, волокиты? Да чего ради? Место, которые вы планируете занять, мечтают заполучить настоящие специалисты. А вы…

— Я все понял. — Питер неожиданно улыбнулся во весь рот, что, по правде сказать, далось ему с трудом. — Ваш монолог был потрясающим. Клянусь, еще никто не разговаривал со мной в таком тоне. Мне это ужасно льстит. Так держать. Давайте, ставьте меня на место, ругайте меня последними словами, взывайте к моей совести — если бы кто-нибудь сделал это раньше, то я, быть может, давно бы уже стал приличным человеком.

Эмма удивленно уставилась на него. Он серьезно? Похоже, что да. Если бы она услышала хотя бы намек на фальшь в его голосе, то послала бы его ко всем чертям. Однако Питер Лейден был искренен. Так, по крайней мере, ей казалось.

— Что ж, — Эмма указала на анкету, — заполняйте. А там видно будет…

Продолжая улыбаться, он взял анкету, ручку, вышел в коридор и принялся писать, положив лист на подоконник. Стержень скрипел — Питер с такой силой нажимал на него, что едва не порвал бумагу. Да и сам Питер скрипел зубами от злости. Ему хотелось наорать на эту самоуверенную девицу, которая считала себя лучше него. В другое время он с удовольствием прошелся бы по ее внешности, по ее манере говорить, по ее повадкам… Довел бы Эмму Сент-Джон до слез. Просто для того, чтобы стереть самодовольную ухмылку с ее лица.

Однако он должен был играть роль человека, который стремится начать новую жизнь и рад любой помощи от тех, кто уже кое-чего добился. И еще Питеру очень нужны были деньги.

Вообще-то он выкинул бумажку с номером телефона Эммы, как только покинул офис своего отца. Питер надеялся справиться со сложившейся ситуацией своими силами, однако уже на следующий день понял, что это невозможно. Ссора с Митчеллом лишила Питера возможности обратиться к нему за помощью, а остальные друзья неожиданно пропали: они были слишком заняты, чтобы разговаривать с ним, когда он звонил, делали вид, что их нет дома, и даже переходили на другую стороны улицы, когда с ним сталкивались. Питер не видел другого выхода, как воспользоваться советом Марши. Он позвонил ей, пожаловался, что потерял листок с заветным номером, понял, что секретарша ему не поверила, терпеливо выслушал ее ворчание и все-таки получил желаемое. И вот теперь он стоял у подоконника, заполняя дурацкую анкету, задыхался от бессильной злобы и готов был растерзать любого, кто попался бы ему сейчас под горячую руку.

Через пять минут он вернулся к Эмме, добродушно улыбаясь, хотя у него уже сводило скулы, и положил перед ней на стол исписанный листок.

— Благодарю вас, — чопорно сказала Эмма, не глядя на него. — Я свяжусь с вами, если вы нам подойдете.

— Стерва, — прошипел он, когда оказался в лифте.

На него покосилась стоявшая рядом женщина и поспешила отвернуться: еще недавно казавшаяся обаятельной улыбка Питера Лейдена теперь была больше похожа на оскал бульдога.

Представляю, что он обо мне подумал! — в то же самое время сказала себе Эмма не без тайного удовлетворения. Нет, она не радовалась тому, что кто-то затаил на нее черную злобу, но приятно было сознавать,

что наглый сын богача получил по заслугам. Впрочем, она поверила в его искренность, когда он вдруг из самодовольного кретина превратился в вежливого, воспитанного мужчину. И все же Эмма не могла не похвалить себя за то, что именно она наставила этого эгоиста на путь истинный.

Ох, как же жестоко она ошибалась!

— Ах, Эмма, Эмма, прекрасна, как вербена…

Эмма поморщилась, услышав звуки голоса Чака Причетта, ее давнего поклонника.

— Некрасиво и не в рифму, — проворчала она. — Да и вербену я не люблю.

— Что поделать, я не поэт. — Он присел на краешек ее стола. — Однако ты действительно прекрасна.

Во взгляде Эммы промелькнуло странное выражение — смесь жалости и отчаяния. Чак прямо-таки изводил ее своими ухаживаниями. Она уже полгода пыталась донести до него всеми правдами и неправдами, что он зря теряет время, однако ее отказы только сильнее распаляли его.

Вообще-то он был довольно-таки симпатичным мужчиной. Правда, нравился он в основном любительницам смазливых мордашек. Эмма же была поклонницей мужественной внешности. Однако Чака никак нельзя было назвать мужественным. Он был худым и нескладным — в восемнадцатом веке Чак считался бы эталоном красоты, но сейчас его субтильная фигура вызывала только сочувствие. Темные волнистые волосы, обрамлявшие его лицо, делали Чака похожим на херувима, а темные грустные глаза с поволокой придавали ему сходство с барашком, идущим на заклание. Кисти его рук с тонкими длинными пальцами должны были принадлежать женщине. То же касалось и его неправдоподобно маленьких ступней, обутых в лаковые туфли. От Чака всегда пахло фруктовой жвачкой и воздушным сладким рисом. И еще он писал дурные стихи и вечно клялся, что бросит это занятие, однако обещания, к сожалению, не выполнял.

В общем, Эмма, предпочитавшая встречаться с Мужчинами (с большой буквы!), оставалась холодна к его виршам и комплиментам, которыми он сыпал.

— Тебе чрезвычайно идет этот цвет, — сказал Чак вдохновенно. — Он тебя так освежает…

Эмма скептически улыбнулась.

— Я всегда ношу одежду серых тонов, но только потому, что считаю этот цвет практичным. Однако сказать, что он меня освежает, может только человек, который ничего не смыслит в моде. К тому же к концу дня я становлюсь одного цвета с моим пиджаком — от усталости моя кожа приобретает пепельный оттенок. Так что твой комплимент больше походит на издевку.

— Ты же знаешь, что я не имел в виду ничего подобного…

— Знаю. И только поэтому не обижаюсь.

Он наклонился к ней и, захлопав длинными пушистыми ресницами, тихо произнес:

— Я намерен пригласить тебя на свидание.

— А я намерена отказать.

— Как? В третий раз? — обиженно произнес Чак. — Это не по правилам.

— О каких правилах ты говоришь, в толк не возьму? — нахмурившись, спросила Эмма. Чак отвлекал ее от написания отчета, который непременно нужно было закончить сегодня, а до конца рабочего дня оставалось всего ничего.

— Если мужчина приглашает тебя на свидание, ты имеешь право отказать ему два раза, но на третий раз обязана принять приглашение, — назидательно произнес Чак.

— И кто придумал это глупое правило?

— Откуда мне знать… но оно существует и все ему следуют!

Эмма красноречиво фыркнула.

— Извини, у меня другие планы.

— У тебя вечно другие планы! — Он явно обиделся. — Эмма, если я не в твоем вкусе, так и скажи.

Эмма на секунду задумалась — и удивилась тому, что замешкалась. Чак действительно был не в ее вкусе. Однако она не могла не признать, что в глубине души не хочет, чтобы он отказался от намерения вытащить ее на свидание. Да и вообще, Чак был единственным мужчиной, который добивался ее внимания. Давненько она не становилась объектом чьего-либо вожделения. Полностью посвятив себя карьере, Эмма временно отказалась от отношений. И следовало признать, период одиночества сильно затянулся.