Все-все-все и Мураками

Рубина Катя

Она назвала сумму и сказала, что врач приедет через час.

Анжелка находилась в состоянии невменяемости и полной подавленности. Мы пошли в Витькину комнату. Он был в забытьи, стонал, крутился.

С большим трудом мы стащили его с кровати, переменили простыню. Меня чуть не стошнило при виде всех этих мерзостей и грязи. Уложили Витьку обратно, он не сопротивлялся. Анжелке надо было уходить. Она кое-как собралась и отправилась прощаться с Мураками. Я осталась. В Витькиной комнате было тихо.

Я сидела на кухне и курила. Задумалась как-то. Внезапно он нарисовался на пороге

кухни. Его шатало, глаза были совершенно безумные.

— Если сейчас не выпью, мне хана… — прохрипел он.

— Потерпи, сейчас доктор придет, уже с минуты на минуту будет.

Руки у него дрожали, волосы стояли дыбом. Он начал шарить по кухонным шкафчикам, с полок падали пакеты, посуда.

— Вить, там нет ничего, пойдем, ляжешь.

Я это говорила, а у самой поджилки тряслись: мало ли что ему в таком состоянии в голову может прийти? Я налила ему в чашку немного чаю и сахар насыпала.

— Выпей.

Он взял чашку, сделал глоток, тут же его вырвало. Прямо на пол. Я взяла его за руку и повела в комнату.

— Давай, Вить, ложись.

Послушно лег. Я села на край кровати и взяла его за руку. Он застонал.

Внезапно он заговорил отрывисто, четко, обращаясь не ко мне, а как бы к большой аудитории:

— Река времени перестает быть прямолинейной. Она изгибается. Растягивается. Скручивается. И поскольку всякая кривая длиннее прямой. То временное расстояние между двумя событиями увеличивается. Искривленное время больше прямого. Мое время уже скрутилось. Я вижу тебя, Ангел смерти. Мне так плохо. Я хочу скорее присоединиться к тебе. И уйти. Ты говоришь: «Пора». Я готов…

После этого опять началось бессвязное бормотание.

Мне стало совсем не по себе. Время совсем не скручивалось, напротив, мне казалось, что оно растянулось до неимоверных размеров: может, прошел час, а может, и сутки.

Периодически Витька вскакивал с кровати, пытался выскочить из комнаты. Потом падал и погружался в забытье. Ко мне он обращался ис— ключительно как к ангелу смерти, а то и как к самой смерти. Это было ужасно. Мне начинало казаться, что я действительно не я, а какая-то посторонняя сущность. В один из тех моментов, когда Витька был в дреме, я взглянула на него, и мне показалось, что внутри него находится зеленый шар, так примерно в области живота. Внутри этого шара страдал маленький человечек. Этот человечек корчился от боли, прижимая маленькие ручки к голове, и беззвучно плакал. Смотреть на это было настолько страшно и болезненно, что я зажмурилась.

Когда я открыла глаза, человечка уже не было. Витька смотрел на меня с лютой злобой. Он начал шипеть как змея:

— Принес-с-с-си водки, иначе я тебя задуш-ш-ш-шу…

Я решила на всякий случай отступить на кухню. Закрыла дверь в комнату страха. Телефон не звонил, доктор не шел. Пустота, беспомощность сковали меня. Я начала думать: действительно, не сходить ли мне и не купить ли бутылку? Может, ему хоть чуток легче будет. Вот какое малодушие одолевает человека в критических ситуациях. Единственное, что останавливало меня, это то, что я боялась оставить его одного. Мало ли.

Наконец в дверь позвонили. Я рванула с надеждой. Это была врач.

Совсем молодая.

Я с удивлением посмотрела на эту хрупкую девушку. Она сказала, что ей надо вымыть руки. Это внушило мне доверие. Мы направились к Витьке в комнату. Девушка подошла к кровати. Представилась Витьке: «Ольга Павловна Зюзикова — врач-нарколог. Очищаться будем?»

Витька сразу закивал: типа да, да, да!

Зюзикова вытащила из черной сумки два пузыря с резиновыми проводами. Повесила пузыри на шкаф у кровати. Все это произошло почти моментально. Уколола Витьку в вену и подключила всю эту бандуру.

— Сейчас, минут через пятнадцать, он начнет засыпать, — сказала она.

Витьке на глазах становилось легче. Цвет его лица изменился. Он улыбнулся Зюзиковой. И даже вялым голосом сделал ей комплимент: типа она очень симпатичная или что-то вроде того. Действительно, минут через пятнадцать он погрузился в спокойный сон.

Зюзикова четко знала свое дело. Она спросила, сколько дней пил и по скольку? Я точно не смогла ей ответить. Через час она ушла вместе с пузырьками и деньгами. Сказала, что Витька будет спать до завтра, что разбудить его будет практически невозможно, да это и не нужно.

Мне эта ситуация показалась просто фантастической. Как по мановению волшебной палочки или, скорее, при помощи волшебного эликсира можно, оказывается, быстро успокоить и усыпить совершенно невменяемое страшное чудовище! Я еще посидела на кухне, покурила. Все это на пустой желудок, так и себя к черту можно угробить. Пошла в Витькину комнату. Он спокойно спал. Я открыла форточку, в комнату ворвался свежий весенний воздух вместе с солнечными лучами и чириканьем птичек. Такая идиллическая картинка. Можно было бы ее назвать «После бури». С души просто камень свалился. Так как, по словам Зюзиковой, а она точно знала, что говорила, разбудить Витьку практически невозможно, я решила немного прибраться в комнате. Мне хотелось, чтобы к приходу Анжелки все было в порядке.

Я собрала валявшиеся вещи, книги и начала подбирать исчерканные бумажки, они разметались практически повсюду. Некоторые были исписаны формулами, на некоторых нацарапан текст. Те, что с формулами, я даже смотреть не стала — все равно не пойму. Я отложила бумажки с буквами. На некоторых было написано буквально по нескольку слов.

Я выбрала наобум две бумажки. В голову пришла мысль, что это такое своеобразное га— дание: в этих записях может существовать какой-то особенный для меня смысл. Глупо, конечно. А что не глупость? Все в жизни глупость, кроме Зюзиковой. Зюзикова — мощь и сила. Зюзикова — великий укротитель страстей.

На одной скомканной бумажке было написано:

«Впрочем, существует обходной путь заменить гравитацию силами инерции…»

На другой:

«Поле тяготения отверстия настолько велико, что время вблизи него не просто замедляется, как около любого массивного тела, а вообще останавливается…»

Да, да, да. Именно это вчера произошло у нас с Полюшко. Именно около дыры. Когда он пуговицу поворачивал. Ну надо же?!

И совсем как-то по-детски, что с меня возьмешь, коль ума бог не дал, я решила взять третью бумажку, типа чем сердце успокоится.