Всё, всегда, везде. Как мы стали постмодернистами

Джеффрис Стюарт

Он решил, что больше никогда не поддастся на подобные уловки. Вместо этого он отказался от своей предполагаемой веры, решив твердо держаться традиций таких писателей, как Осип Мандельштам и Федерико Гарсиа Лорка, которые выступили против тиранов. И он проклял сам культурный релятивизм, который Дэниел Деннет считал характерным для постмодернизма, утверждая превосходство свободы слова над тем, что он называл культурой оскорбления. «Припев звучит так: „О боже, мусульмане могут рассердиться, и мы должны уважать их чувства“. Это ложь. Когда люди поступают как трусы, дело не в уважении, а в страхе» [403] .

403

Ibid.

Свобода

слова должна преобладать над обидами, о которых заявляют те, кто является адресатом выраженного мнения: «Я могу презирать вас лично за то, во что вы верите, но я должен быть в состоянии сказать это. Всем нужно отрастить более толстую шкуру. Сложился такой культ культуры оскорбления, как будто обидеть кого-то — худшее, что может случиться в мире. Опять же предполагается, что наша первейшая обязанность — проявлять уважение. Но как должна выглядеть уважительная карикатура, реально? Скукота! Вы бы не стали публиковать ее. Сама ее природа — непочтительность и неуважение» [404] .

404

Jeffries S. Everybody Needs to Get Thicker Skins.

Рушди сказал мне это в 2012 году. Три года спустя два брата, Шериф и Саид Коучи, ворвались в офис французского сатирического журнала Charlie Hebdo в Париже, где убили двенадцать человек и ранили еще одиннадцать. Журнал публиковал карикатуры, высмеивающие пророка Мухаммада. Примечательно, что нападение произошло во Франции и было совершено мусульманами, родившимися в Париже, родители которых были алжирскими иммигрантами. Франция является лидером относительно двух вещей, вызывающих ресентимент среди отчужденной исламской молодежи: во-первых, в соблюдаемой правительством политике laicite, светскости, а во-вторых, в почти религиозном почтении к свободе интеллектуальной жизни и самовыражения своих граждан.

Laicite проистекает из революционной традиции, настаивавшей на создании светского публичного пространства, в котором люди отказывались от части того, что французская философ-феминистка Элен Сиксу называла «личными особенностями», в то время как право на религиозное выражение гарантировалось только в частной жизни. Всё это привело к тому, что если вы были мусульманкой, носившей хиджаб, то, чтобы быть настоящей француженкой, вам нужно было снимать этот предмет одежды в качестве условной платы за вход в любые общественные места, такие как школы. Вы должны были отрицать часть того, чем вы были, чтобы интегрироваться в общество. В постмодернистскую эпоху аутентичности, эпоху политики идентичности, политика, направленная на интеграцию на практике, порождает отчуждение.

Между тем неприкасаемые интеллектуалы Франции, утверждает Шломо Санд, «унаследовали как роль придворного шута, которому разрешено говорить всё, что у него на уме, не опасаясь наказания, так и священника, выступающего в качестве интермедиатора между паствой и божественной истиной» [405] . Убийство шутов из Charlie Hebdo оплакивали 4 миллиона демонстрантов в Париже и миллионы демонстрантов по всему миру, которые заявили о своей солидарности, нацепив значки «Je suis Charlie». Культурный релятивизм, который, по мнению Иглтона, характеризовал постмодернизм, был заменен, хотя бы на время, секуляризмом негативного религиозного поклонения, со своими мучениками, крестным ходом, вознесением славословий и анафемой отступникам.

405

Sand S. The End of the French Intellectual: From Zola to Houellebecq. London: Verso, 2018. Р. 3.

Что же

до Салмана Рушди, то он сам дожил до роли придворного шута. В 2017 году он появился в американской комедии Умерь свой энтузиазм. Он сыграл самого себя, встречающегося со звездой телешоу Ларри Дэвидом (сценаристом и режиссером, играющим экранный бодрийяровский симулякр самого себя), чтобы обсудить планы Дэвида по созданию мюзикла о деле Рушди под названием Фетва! (включая восклицательный знак) [406] . За то, что он осмелился написать сценарий подобного мюзикла и рекламировать его в ток-шоу, издевательски изображая аятоллу, сам Дэвид навлекает на себя фетву и после этого вынужден выходить из дома в парике, маскируясь от потенциальных убийц. Ясно, что по сценарию Дэвид спрашивает у Рушди совета о том, как пережить эту экзистенциальную помеху для его образа жизни.

406

См. сценарий полностью: subslikescript.com

Не волнуйтесь, советует ему Рушди за чаем. У попадания в список аятоллы есть свои плюсы. «Это может быть страшно, это может быть ужасно неудобно, но есть кое-какие преимущества, которые вы приобретете». Вы можете, — предложил он, — уклоняться от докучливых социальных обязательств, которые вы предпочли бы пропустить, ссылаясь на опасность для вашей жизни. А кроме того, фетва притягивает секс. «Вы становитесь привлекательны для женщин. Вы становитесь опасным человеком». В следующем эпизоде мы смотрим репетицию Фетвы! в которой участвуют намеренно ужасный дуэт Рушди (которого играет Лин-Мануэль Миранда) и аятоллы Хомейни (Ф. Мюррей Абрахам), первый прячется в Лондоне, второй находится в Тегеране. Их дуэт выглядит следующим образом:

Рушди:

Что делать мне? Его смертный приговор — самая ужасная рецензия.

Хомейни:

Нести чушь о Священном Писании — не самая разумная манера поведения.

Рушди:

Всё, чего я хотел, это получить Букера, ребята. Не позволяйте ему перерезать мне глотку и выколоть глаза, о, о, я в прострации.

Хомейни:

Я не вправе допускать подобного святотатства, осквернения, оскорбления, — пока я лидер этой нации.

К этому моменту Дэвид приносит унизительные извинения перед группой муфтиев, которые взамен убеждают аятоллу отказаться от фетвы. В конце эпизода Ларри покидает театр только для того, чтобы быть замеченным на улице иранцем, который не знает, что фетва была отменена, и начинает преследовать его, пока идут титры.

Таким образом, комедийный сценарист и актер Ларри Дэвид создал симулякр столкновения цивилизаций, превращая реальную угрозу убийством в развлечение; ввергая религиозный фанатизм в пучину бездонной иронии; и давая возможность пережившему фетву пошутить о положительных сторонах этого опыта. Если существует что-то более постмодернистское, чем это, я хотел бы это увидеть.

(8) Просто пустыни. 1992. Война в Персидском заливе / Возвращение в Вегас / Кремниевая долина

I

Жана Бодрийяра притягивали пустыни. В 1981 году в Симулякрах и симуляции он писал о пустыне реальности. Он размышлял над тем, что существует три порядка симуляции. Первый порядок состоит из имитации, относящейся к оригинальной работе, такой как картина или рукопись. Эта репродукция или подделка воспроизводит оригинал, который предшествует ей. Второй порядок симулякра — это массовое производство. Нет единственной оригинальной работы, которую воспроизводили бы выпускаемые копии, и все репродукции имеют одинаковое значение. Третий порядок симулякра — это симулякр «гиперреального», который не обязательно должен иметь сходство с чем-либо в реальном мире: