Всё зеленое
Шрифт:
Макс прицелился и попал смятой в шарик салфеткой в вырез ее блузки. Зоя возмущенно взвизгнула, без стеснения сунула руку в лифчик, вытащила оттуда шарик и с силой отправила его Максу. Шарик летел мимо, высоко над его головой. Но Макс поднял руку и не глядя поймал.
– Мы хотели там кино снимать, но, может, и не будем. Любишь кино? – Егор повернулся ко мне.
Я кивнула.
– А что любишь?
– Я люблю артхаус и авторское кино. То, которое «не для всех».
По правде говоря, мои глубоко интеллектуальные мама с папой смотрели только такое. Потому
С детства я впитала, что хорошее кино – это то, в котором ничего не понятно и когда по десять минут в кадре находится предмет, который обязательно что-то символизирует. После просмотра такого кино родители часто долго обсуждали его, разгадывая, как ребус.
– Ого. Круто, – Егор придвинул стул ко мне. – Классно, что ты разбираешься. Я тоже люблю кино. Только я его снимаю.
– Настоящее?
– Разве бывает игрушечное кино? – Он развеселился. – Самое что ни на есть реальное. Только в формате веб-сериала. Сейчас это самый тренд. Одна серия – не больше пятнадцати минут, чтобы в метро удобно было смотреть. Мой друг Марков говорит, что если снимать такое в качестве рекламного проекта, то это самое выгодное, что только можно представить. Ты получаешь деньги от спонсоров и одновременно зарабатываешь на самом контенте в Сети с минимумом вложений. Достаточно одной или двух локаций…
– Петров! – громко одернул его Влад. – Давай ты про свое кино потом расскажешь?
– Хорошо, – кротким взглядом Егор обвел всех и наткнулся на Артёма.
Тот ж с пристальным ожиданием смотрел на меня, я улыбнулась ему в ответ.
– А ты хотела бы сняться в кино? – зашептал мне на ухо Егор, но его прервал заливистый Зоин смех – салфетка, которую она запустила в Макса, повисла на вилке, зацепившись за зубчики.
– В четвертой серии. В ужасах. Мне нужна пара, – продолжал Егор. – Любовная сцена в начале. Спортсмен и красавица. Все дела. Ну, ты понимаешь…
– Не очень.
– До этого мы планировали обойтись без девушки в кадре, но это, конечно, не то… У нас есть Настя, но у нее главная роль в другой серии. Ты же хочешь сняться в кино и прославиться?
– Нет, спасибо. Я не умею изображать других людей.
– А подруга твоя? – Петров кивнул на Зою. – Она согласится? Мне нужны красивые лица. Особенно девушки. – Он повернулся к Владу: – А что, если я буду спортсменом, а свою роль отдам Якушину?
– У тебя в сценарии написано: мускулистый и мужественный. Это явно не ты, Петров.
– На себя намекаешь?
– Больно надо. У меня твое кино в печенках сидит.
Внезапно Зоя вскрикнула и подскочила. Стул, на котором она сидела, опрокинулся. Смеясь, она бросилась к Максу. Тот рванул от нее. Они с топотом обежали вокруг стола и выскочили в коридор.
Егор громко и радостно расхохотался.
– Ты чего? – подозрительно покосился на него Влад.
– Вспомнил, как мы моей футболкой в Волоколамске кидались, когда нас гопота обула.
– Не знал, что это была твоя футболка.
– Я и сам не знал,
Влад снова посмотрел на мои пельмени:
– Почему ты ничего не съела? Совсем гадость?
По его обеспокоенному тону я поняла, что варил их он.
– Можно я потом доем? Отдохну немного и съем.
Он согласно кивнул.
– Видела кровать с балдахином? – спросил Артём. – Давай выберем ее?
Я взяла тарелку в руки, чтобы отнести на кухню, встала, и в один момент все ухнуло в пропасть.
Стена медленно наклонялась, оседала, рассыпалась на кирпичики. Бело-желтое песчаное марево. Цементная пыль, взметнувшаяся до солнца. Корпус рушился снова и снова.
We found love…
Я все силилась сказать, чтобы они не волновались и что обмороки для меня вполне привычное явление, но от внутреннего озноба челюсти свело. А снаружи разгорался пожар.
Мне дали стакан воды и таблетку. Потом еще одну.
Я надеялась, что те руки, которые меня переодевали и укладывали в постель, принадлежат Артёму или Зое. Но, по большому счету, было все равно.
Кровать оказалась неширокая, но удобная, я прижималась лбом к стене и чувствовала ее прохладу. До тех пор пока стена вновь не начинала наклоняться, предвещая очередное обрушение.
Меня назвали Витой, чтобы запрограммировать на жизнь. Ведь, действительно, не может же сама жизнь умереть. Умирают люди, а жизнь остается. Она течет, подобно водному потоку, неся свои корабли сквозь шторма и бури, и, даже если некоторые из них тонут или теряются, движение жизни не прекращается никогда.
Я всегда была болезненным ребенком, хотя отделить настоящую болезнь от маминых мнимых страхов получалось нечасто.
Тебе нельзя переохлаждаться, потеть, сидеть на диетах, не высыпаться, нервничать, висеть вниз головой, быстро бегать… Влюбляться тоже было нежелательно.
– Доброе утро, солнышко, – говорила Зоя голосом Ангелины Васильевны. – Я приготовила тебе творожную запеканку. Поднимайся скорее, Ярослав никак не может дождаться, когда ты встанешь. Измучил меня. Я положила на стул полотенце, а твое платьице бросила в стирку. Очень пыльное. Как ты смотришь на то, чтобы вместе с нами на недельку рвануть за город? Я так устала от духоты. Ты не думай, я не такая уж и скучная, я умею веселиться. Выберем такое место, где не будет никаких пенсионеров, с песчаным пляжем и танцами до утра.
На ее месте возник Артём:
– У тебя на лице написано, что ты готова верить в любую чушь! Абсолютно в любую…
Я назвала татуированные черные линии на его предплечье «ты» и «я». Нижняя была «я», верхняя «ты». Они обхватывали руку кольцами и, оставаясь единым целым, никогда не пересекались.
Кто-то с отчетливой настойчивостью, не во сне и не в бреду, потряс меня за плечо.
Совершенно осознанно открыв глаза, я перевернулась на другой бок.
На стуле передо мной сидел молодой, похожий на армянина мужчина в коротком бледно-голубом халате поверх серой футболки.