Всё зеленое
Шрифт:
– Ты понятия не имеешь, кто он такой и что на самом деле с ним случилось. Может, он специально тут сидит, чтобы втираться в доверие к жалостливым прохожим.
– Зачем? – искренне удивился Амелин.
– Чтобы развести как-нибудь и кинуть потом.
– На что кинуть?
– Не знаю! На деньги… Вот приводишь ты его к себе, а потом он тебя или обкрадывает, или шантажирует.
– Чем шантажирует?
– Чем угодно. Скажет, что ты домогался до него, и все… Ты попал. Сейчас знаешь какие дети?
– Тоня, – Амелин взял
– Оставь ему свой номер. Пусть звонит в случае чего. У тебя же есть какая-то знакомая из службы опеки.
– Это так не работает.
– Вот именно. Мы ничего не знаем ни про него, ни про его семью. Может, он все наврал и его никто и пальцем не тронул, а он сам ударился или с другими мальчишками подрался и теперь просто сидит и сочиняет все. А дома его ждут нормальные мама, папа и бабушка.
– Какая же ты подозрительная! И недоверчивая. Это всего лишь мальчик.
Я решительно освободила руку и вернулась к парнишке.
– Вы передумали меня брать?
– Я и не собиралась.
Зачем-то вернув мне яблоко, он бросил в сторону Амелина молящий взгляд:
– А Костя?
– Запиши его телефон и, если прямо совсем плохо будет – звони. Ну или пиши. Только не ввязывайся ни во что и ни с кем не ходи!
Продиктовав мальчику номер и спешно подхватив Амелина, я потянула его к метро.
– У тебя такое лицо, как будто тебе родители игрушку не купили.
– Мне родители ничего не покупали. У меня и родителей толком не было. Только это не игрушки, Тоня, – это чья-то жизнь. И самое страшное в ней знаешь что? Вовсе не побег. Самое страшное – безысходность. Когда понимаешь, что никуда ты не убежишь. И что так будет всегда, а ждать, пока вырастешь, уже нет никаких сил.
Больше за всю дорогу он не проронил ни слова.
Глава 2
Никита
Говорят, что у любой истории есть свое начало и конец. Какое-то определенное событие, за которым следует череда перипетий, составляющих эту историю, а за ними финал.
Но я считаю, что это все ерунда. Нет никакого определенного начала.
История сбитого на перекрестке пешехода может тянуться с самого его рождения и рассказывать о том, что привело его на эту дорогу, а может начаться за пару минут до появления всех участников столкновения.
То же самое с финалом: ничто и никогда не заканчивается полностью. Пешеход погибает, но жизнь-то продолжается.
Начало и конец – всего лишь две точки на бесконечной прямой, между которыми находится единственная и самая главная точка. Точка невозврата.
Нашей точкой невозврата стал разрушенный корпус. Он связал всех. И тех, кто был рядом в момент его обрушения, и тех, кто даже не догадывался о его существовании и не подозревал, как сильно изменится их ближайшее будущее из-за всего, что случилось у нас.
По
Глупо, конечно, и никто бы в этом не признался, но каждый из нас чего-то ждал. Чего-то особенного и необъяснимого. Какого-то неведомого волшебства, в которое, разумеется, уже никто не верил и, тем не менее, не мог не поддаться атмосфере волнительного ожидания. Томительное предвкушение бродило по венам, затуманивало голову, лихорадило и накатывало со всех сторон радужными надеждами, чувственными снами и необъятными возможностями.
Никто ни о чем не говорил и не смог бы объяснить словами – это просто было, и все. Как сияние зеленого летнего утра или вечерний запах костра.
Все случилось именно поэтому. Потому что каждый из нас пытался ухватить это несуществующее волшебство, присвоить себе и никогда не отпускать.
Реконструкцию старого детского лагеря проводили поэтапно. Вот уже несколько сезонов подряд. Одну его половину успели перестроить, привести в порядок и даже заселить туда детей, а на второй все еще велись строительные работы, и мы должны были просто разгребать строительный мусор, остававшийся после сноса старых кирпичных корпусов. Обычная летняя подработка для студентов или гастарбайтеров. И мы с ребятами – Тифоном, Максом, Артёмом и моим сводным братом Дятлом – вполне неплохо с ней справлялись. Не без напрягов, разумеется, но хорошего все же было больше.
Трифонов, а для своих – Тифон, мой бывший одноклассник с репутацией «плохого парня» и «дурной компании», гроза местной гопоты и головная боль школы, поехал в лагерь, чтобы заработать, а я – ради общения и тусовки. Я считал его самым сильным, надежным и справедливым человеком в мире и отправился бы с ним куда угодно.
Артём с Максом были старше нас, самостоятельнее и взрослее. Они жили в собственной квартире, имели свои деньги, и никто из родителей над ними не стоял.
Оба сироты. Только Артём – богатенький наследник, а Макс успел побывать в детдоме. Но дружили они с самого детства и понимали друг друга с полуслова.
Я слышал, что Артём якобы вундеркинд и ребенком его даже показывали по телику, в каких-то передачах про классическую музыку, где он играл на виолончели. Не знаю, как с виолончелью, но с внешностью и понтами у него точно все было в порядке. На предплечье две татухи в виде черных огибающих всю руку параллельных полос, в ушах тоннели, в нижней губе шарик пирсинга. И одевался он с явным закосом под неформалов, но всегда подчеркнуто дорого.
Тифон уважал его за смелость и энтузиазм, а мне в нем нравились дерзкий, немного циничный эпатаж и веселое самодурство. Я искренне мечтал походить на Тифона, но Артём был из тех людей, которые помимо воли вызывают легкую зависть.