Все женщины — химеры
Шрифт:
— Но-но, — сказал я предостерегающе, — я трансгуманист, но я другой трансгуманист. Очень даже. Я крайне правый.
Она переспросила у отчима:
— А что, собирались прийти? У них же какое-то событие…
Он вздохнул:
— Да их не поймешь. Мне всегда казалось, что у них все напоказ, а эти, напротив, скрытные до чересчур.
Я хмыкнул. Василь и Гарольд Тимошенки — семья геев, так они себя позиционируют, так их воспринимает и общество. Только я, хорошо зная обоих с детства, знаю их постыдную тайну, в которой нет ничего постыдного, но если мы,
Ну что делать, такое бывает, большинство случаев уже удается лечить, но все же мужчины обычно стесняются даже заикнуться о таком позоре, как они считают, потому либо замыкаются в себе, избегая общества, либо создают дымовую завесу, как вот сделали Василь и Гарольд, хитроумно объявив себя геями.
По их мнению, считаться геями все же лучше, чем импотентами. Быть геем все еще некий вызов обществу, как бы добровольный: хочу — гей, хочу — не гей, а вот импотент что-то вроде калеки, даже хуже, так утвердилось в общественном мнении со времен палеолита.
Вообще-то как-нибудь нужно заглянуть в вики, а то мне чудится, что процент рождения импотентов при наличии в обществе геев должен совпадать до сотых долей.
Во всяком случае, геи добились каких-то прав, могут даже усыновлять детей, а вот у импотентов таких прав нет. Хотя, конечно, все это ерунда, уже сейчас втыкаем в себя имплантаты всякие и разные, лет через десять начнем менять себя так, что мама родная не узнает. Не будет не только геев или импотентов, вообще самцов и самок не останется. Разве что самые дикие и религиозные восхотят оставить себя в пещерности двадцать первого века с гендерными различиями, что сейчас нас так радуют… за неимением других радостей, что будут повыше и помощнее.
— Придут, — сказал я, — так придут. Не придут — не придут. Мне по фигу, у меня своих проблем выше крыши и еще надстройка. В виде башенки. С парапетом. И зубчиками.
Мать спросила с сочувствием:
— Девочки?
— Мама, — сказал я с досадой, — уже в твое время проблем с девочками не было! А сейчас так и вообще… Все настолько беспроблемно, что даже… и не знаю.
Она спросила в недоумении:
— Тогда в чем?
— Мама, — сказал я, — без женщин жить нельзя на свете, нет!.. Так пели в «Сильве»?.. Тогда считали так, дебилы. Сейчас умеем как-то обходиться. Еще как умеем! Потому, мама, не надо. Это что, пирожки?.. А почему шевелятся?
— Такие пирожки, — сообщила она с энтузиазмом. — Два научно-исследовательских института год работали, чтобы заставить их шевелиться и ползать по столу!.. Все должно быть красиво и гармонично. Даже еда должна быть эстетичной, а не просто получением калорий.
Я промычал с набитым ртом:
— Согласен, согласен… Хоть есть в этом что-то от людоедства… но это же пирожки… хоть и ползающие…
Отчим повел бровью в сторону чайника, там моментально зашумела вода, вскипая. Мать цапнула, не глядя, за ручку и налила мне первому, как редкому гостю.
— А чай, — спросил я опасливо, — из
— Из чая, — ответила она скромно и со вздохом. — Теперь это модно. Чай вместо чая, здорово? Хотя и с добавками. Всякими, но полезными.
— Еще бы, — сказал я. — Сейчас все полезное. А кто скажет иначе, того…
Глава 3
После обеда мать осталась мыть посуду, так она это называет, а мы с отчимом вышли на веранду, откуда прекрасный вид на синее небо и далекий лес. Тем и другим принято любоваться, хотя мне, как убежденному трансгуманисту, такое вообще дико, но против общественности не попрешь, хотя, конечно, попереть можно, но оно мне надо?
Он все посматривал на меня искоса, а когда убедился, что мать далеко, спросил тихохонько:
— Евген… но как же…
— Да, пап?
— Как ты в таком деле?.. Это же…
— Отец, — ответил я со вздохом, но терпеливо, — ты, как и все, в плену штампов, что хорошо. Люди, мыслящие штампами, самые благонадежные люди на свете, на них держится любое общество и даже власть. Пусть и остальные все так думают, что вот такой, какой вот я. Ты же догадываешься, на всех профессиональных телохранителей есть картотеки с фото и видео! И все в базах данных. Засекреченных или нет, но у всех, кому надо, они есть. Так?
Он вздохнул:
— Наверное.
— А я босяк какой-то, — сказал я победно. — Ты же знаешь, какая у меня репутация?.. Ну то-то. Думаешь, легко ее было создавать и поддерживать? Ты не знаешь, как моя трепетная душа тоскует по высокой опере или балету? Сплю и вижу, как сижу в первом ряду партера и наслаждаюсь арией худеющего Фальстафа! Но, увы, приходится топать в ночной клуб, там пить, курить, хватать девок за срамные места, чтобы соответствовать необходимому стране образу. Я Шекспира жажду читать в подлиннике, «Цветы Зла» Бодлера, а вместо этого сижу в свободное от работы время с друзьями на диване, смотрю футбол и пью пиво!
Отец сказал таинственным шепотом:
— Ой… а какие у них еще есть срамные?
— Это я высоким штилем, — объяснил я. — Раньше такое называлось срамотой, а теперь — демократией. Я временами человек старых традиций. Очень старых… Еще времен замков и лордов.
Он прошептал:
— Да-да, я слышал о таком… называется «под прикрытием», да?
— Я ничего не сказал, — заверил я.
Он торопливо закивал, дескать, сам догадался, он счастлив и горд, работать под прикрытием посылают лучших из лучших, он в кино видел, оглянулся в сторону двери.
— Да-да, это твоя личная жизнь и твое личное пространство. Кстати, тебе не хочется остаться у нас на ночь?
Я подумал для вида, нельзя ломать слишком уж привычный им мой облик морале, а также имидж, ответил как бы с неудовольствием:
— Все ты видишь, отец.
— Останешься? — спросил он с надеждой.
— Да, — ответил я. — Давно как-то не общались… подолгу.
— Тебе так удобнее, — сказал отец полувопросительно.
Я кивнул.
— Точно. Но больше не спрашивай, ладно?