Все женщины - химеры
Шрифт:
– Так они сразу сказали!… Чтоб и не надеялся на ментов. Все вы, говорят, идиоты. У всех слюни текут, а у некоторых даже висят. Но вот смотрю на вас и скажу правду… они ошиблись! Ничего у вас не висит. Наверное, вы их глотаете?
– Когда вижу шашлыки с аджикой, - согласился он, - и текут, и глотаю…
– Мариэтта, - спросил я, - а как вы так удачно появились еще там, у меня дома?
Она буркнула:
– С тобой много неясного, сам знаешь. Потому на всякий случай по распоряжению начальства установили более широкое наблюдение за всем поселком. И
Синенко добавил ехидно:
– А куда они еще могут направиться? Угадал? Ну вот какая у тебя репутация!
– Понятно, - сказал я с облегчением.
– Спасибо за лестный отзыв. Но какие они злые, какие злые!… Ну разве можно так убивать друг друга? Это негуманно и бесчеловечно! Мы к сингулярности идем, черепашек и пингвинов спасаем, а тут людей… Хотя, конечно, пингвинов жальче, но, может быть, придет пора и людев жалеть? Как думаете?
Сержант криво усмехнулся:
– Разве что после тараканов.
– А как теперь к ним нужно относиться?
– спросил я опасливо.
– Что сказано в директивах?
– Исчезающий вид, - сообщил он.
– Занесен в Красную книгу. Потому надлежит всячески помогать им выжить, оставлять на кухне крошки. За убийство таракана будут крупно штрафовать. На первый раз.
– Да, - сказал я, - спохватились. Это после исчезновения лобковых вшей?
Он кивнул.
– Когда вслед за женщинами начали и мужчины все сбривать, лобковым пришел конец. Всемирный конгресс по вымирающим видам обещал сто миллионов долларов тому, кто принесет живую вошь, но, похоже, придется восстанавливать их, как мамонтов.
Я сказал осторожно:
– Вообще-то я сумел бы как-то пережить их исчезновение.
– Но-но, - сказал он строго, - это крамола… Законопослушный гражданин не может допускать такие высказывания.
– Так я ж в частном разговоре, - вякнул я.
Он задрал голову и демонстративно посмотрел в ясное голубое небо.
– А что сейчас осталось частным? Хочешь, загружу из Сети снимок твоей голой задницы?…
Мариэтта оглянулась, лицо сердитое, сказала раздраженно:
– Все еще говорите, что это женщины любят почесать языками?
Он со вздохом указал взглядом в ее сторону.
– Видишь, что бывает, когда им дашь волю.
– С другой стороны, - ответил я, - зато теперь делают всю черную работу, что раньше делали мы.
Он кивнул.
– Для того мы и придумали эту эмансипацию. Но все чаще думаю, не пора ли закрыть? Черную работу теперь делают роботы. Женщины уже без надобности… Даже в постели.
– Да, - согласился я.
– Правда, как исторические памятники… в память о далеком диком прошлом… Мариэтта, что-то вы мне руки не выкручиваете, сапогом по почкам все еще не бьете, выколачивая нужное вам признание.
Она поморщилась.
– На этот раз ты попался. У них настоящие эксперты!… Все восстановят, все запишут, а суд рассмотрит и вынесет тебе то, что заслужил.
– А ты со мной пойдешь в навечное изгнание?
– спросил я с надеждой.
– Чтобы сторожить?
Она
– А как ты освободился?
Я посмотрел обиженно:
– Ты не слушала? Я же сказал: сидел, ждал, а они сами друг друга… Или то были не они, а их конкуренты?… Напали вдруг…
– Хорошая гипотеза, - одобрил Синенко.
– Напали, чтоб тебя освободить, верно?
– Замечательно, - ответил я с чувством.
– Хоть кто-то обо мне заботится.
Мариэтта сказала раздраженно:
– Я спросила, как ты освободился от мешка, если руки связаны? И, кстати, ноги тоже связывали?
Синенко насторожился, я понял, ноги связывают только особо опасным, чтоб уж точно не рыпнулся и не пискнул.
– Да вот как-то не помню, - ответил я растерянно.
– Это вам хорошо, вы люди грубые, бесчувственные, а у меня все в голове перемешалось от интеллигентного испуга и нервной дезориентации… Помню, тащили, потом вроде бы бросили на стул, если то был стул, а не что-то нестульное… Я сидел и дрожал… или лежал и дрожал, не помню!… Но дрожал точно, ибо Федор Михайлович сказал, что все мы - твари дрожащие. А когда все затихло, я тихонечко снял мешок с головы, он у меня был на голове, представляете, как страшно?…
На лице Мариэтты я увидел сильнейшее разочарование, а я понял, что снова увильнул. Слова «не помню» - самое надежное, что есть на свете. Это они, власти, должны доказывать, почему у меня трупы в доме или руки в крови. А еще их доказательства должны быть убедительнейшими и неопровержимыми, чтобы суд принял и не боялся, что суд повыше признает улики недостаточными.
Она отвернулась и некоторое время с надеждой смотрела в открытую дверь.
– Раньше мы входили первыми, - напомнила она сержанту.
– А спецназ прикрывал. А эти новые правила просто свинство.
– Ничего не тронут, - напомнил он.
– Убедятся, что боевиков нет, настанет наша очередь. Это разумно. Хоть и скучнее.
Из здания вышли трое спецназовцев, вскоре появился и капитан. Разговаривая с кем-то по внутренней связи на ходу, он помахал в нашу сторону.
– Можете заходить.
– Что там?
– спросил Синенко.
Капитан отмахнулся.
– Увидите. Я оставил там по человеку на этаж. У лестницы. Съемку сделали.
Синенко сказал Мариэтте:
– Вот видишь, ничего не тронули. Пошли скорее! А то все затопчут своими толстыми лапами.
Я проводил их взглядом, а командир отряда спецназовцев направился ко мне, огромный и тяжелый, как статуя Командора.
– Ну, сынок, - прорычал он, стараясь разговаривать ласково, - не знаю, что скажешь яйцеголовым… но мне кажется, все тут происходило по-другому.
– Правда?
– спросил я.
Он кивнул.
– Сказать, как это было?… А ты поправишь, хорошо?
– Давайте, - согласился я.
Он заговорил медленно:
– Ты сидел привязанный и с мешком на голове в десяти шагах от двери лицом к ней. Руки привязаны к подлокотникам, ноги - к ножкам. Когда ты остался один на один с допрашивающим, ты как-то освободился…