Всеблагое электричество

Корнев Павел Николаевич

— Джордж, вы «за» или «против»? — не выдержал архитектор.

— Зачем же загонять себя в столь узкие рамки? — улыбнулся маркиз и принялся выбирать коньяк.

— Все с вами ясно, Джордж, — хмыкнул Джозеф Меллоун и ткнул сигарой в меня. — А вы что скажете по этому поводу, молодой человек?

— А что вы хотите услышать? — не стушевался я. — Политические оппоненты ее величества выразят недовольство в любом случае. Отправку флота в Новый Свет они называют неприемлемой из-за роста напряженности в Иудейском море. В противном

случае они критиковали бы выжидательную позицию властей и лили крокодильи слезы, оплакивая брошенный на произвол судьбы Рио-де-Жанейро. Лоялисты в своих воззрениях еще более предсказуемы.

— Да вы циник, Лев, — покачал головой миллионер.

— Политические оппоненты ее величества давно в Сибири, — скривился архитектор и вдруг хлопнул себя по лбу. — Да, господа! Ее высочество почтит своим присутствием гала-концерт!

— Тоже мне новость, — важно пыхнул дымом Меллоун.

Я взглянул на встроенный в циферблат хронометра календарь и решил в день прибытия кронпринцессы Анны сказаться больным и дом не покидать. А лучше — разобраться со всеми делами и уехать из города до этого замечательного события.

В этот момент в беседку заскочил растрепанный господин с зачесанными назад, дабы скрыть лысину, жидкими прядями волос. Глаза его лихорадочно бегали из стороны в сторону, не задерживаясь ни на чем дольше чем на пару секунд, а сильный запах абсента чувствовался даже с расстояния трех шагов.

— Никто не видел Альберта Брандта? — выпалил смутно знакомый мужчина. — У меня для него пренеприятнейшие известия!

— Что опять стряслось, Франц? — поинтересовался Джозеф Меллоун со смесью снисходительности и раздражения.

Франц поежился и выпалил:

— Ида Рубинштейн окончательно отказалась выступать под декламацию Брандтом своей новой поэмы!

— Это не для него пренеприятнейшее известие, а для вас и для меня, господин Рубер! — прорычал миллионер, влил в себя коньяк и со злостью хлопнул бокалом о стол. — Я просил сделать все по высшему разряду, неужели это так сложно?! Вы были не ограничены в средствах!

— А я сразу говорил, что это пустая затея, — подлил масла в огонь архитектор. — Ида сейчас работает с Дебюсси над переосмыслением мифа о святом Себастьяне.

— Да кого в наш просвещенный век интересуют эти сказки! — вскричал режиссер. — Я так на нее рассчитывал! Теперь уже не успеть договориться ни с Павловой, ни с Дункан!

— Проклятье! — выругался Джозеф Меллоун и злой как черт выскочил из беседки.

Смущенный режиссер поспешил следом, но в дверях его перехватил Адриано Тачини.

— Постойте, мой друг. У меня есть небезынтересная идея…

И они вышли в парк, оставив нас с маркизом в беседке одних.

— Ох уж эти люди искусства! — рассмеялся Джордж. — С ними не соскучишься! Жизнь бьет ключом, обожаю! Просто обожаю!

Я кивнул. Маркиз затушил окурок сигары, и мы отправились в особняк, где все шло своим чередом. Женский

хор уступил место оркестру, и публика почтительно внимала незнакомой мелодии.

— Что играют? — спросил я, не стесняясь продемонстрировать собственное невежество.

Маркиз пожал плечами.

— Это из балета, который на следующей неделе представят в Париже. Рубер упоминал название, да я запамятовал. Что-то из славянской мифологии. Никак не запомню фамилию композитора…

Джордж заметил супругу, которая разговаривала с поразительной красоты женщиной, смуглой и черноволосой, и предложил:

— Идемте, представлю вас Белинде Тачини.

Я кивнул, но по дороге незаметно отстал. Супруга архитектора была, без всякого сомнения, дамой во всех отношениях приятной, а вот общество матери Лилианы повергало меня в панику. Уж даже не знаю почему.

Фланируя по залу, я выискивал глазами Альберта и вскоре нашел его в окружении любителей поэзии. Пробиться через них представлялось делом безнадежным, и я отправился дальше, но руку вдруг стиснули сильные пальцы.

— Ты подумал о моем предложении? — прошептала невесть откуда взявшаяся Елизавета-Мария.

— Отпусти! — беззвучно потребовал я, не желая выяснять отношения на публике.

— Оно еще в силе, — напомнила суккуб, разжала пальцы и зашагала к поэту. Легкий стук тросточки в один миг привлек всеобщее внимание, и стройной фигуре в черном платье и шляпке с густой вуалью моментально освободили дорогу.

Я вытер пот с лица и поспешил прочь. Попавшийся навстречу Емельян Никифорович помахал рукой, привлекая внимание, но я сделал вид, будто не заметил его, и ускользнул в одну из дальних комнат, где франтоватого вида господин средних лет в бархатной маске с прорезями для глаз вещал какие-то благоглупости. Как ни странно, среди многочисленных слушателей оказалась и Лилиана. Я приблизился и встал позади нее.

— Общеизвестно, что мир более глубок и многогранен, нежели это представляется последователям механистических воззрений. Они сами ограничивают себя, отсекая неизведанное, как в темные века люди сторонились естественных наук. Кто-то полагает мистицизм чем-то постыдным и недозволенным, но посудите сами: один из величайших ученых современности, Джеймс Максвелл, был связан с квинтэссенцией потустороннего — падшим! Мистицизм не вступает в противоречие с научным познанием, а лишь дополняет его!

— Идем! — выдохнул я на ушко Лили, поскольку подобные разглагольствования обычно заканчивались полицейской облавой.

— Подожди, Лео! — шикнула она. — Мне интересно!

— Существование души есть доказанный факт! — продолжил лектор. — Так почему же ересью считается попытка связаться с душой умершего и получить ответы на свои вопросы? Многие великие люди полагают спиритизм действием сродни телефонному звонку, но не в мифический потусторонний мир, а в ноосферу или, если угодно, в нирвану!