Всегда говори «всегда» – 2
Шрифт:
Сергей прикрыл глаза, все еще надеясь подремать, но расстояния в этом городе были такие маленькие, что через пару минут они уже приехали…
– Ну не реви, слышишь! – Зойка прижалась щекой к мокрому, горячему лицу Костика. – Ну че ты ревешь-то? Мамке на работу надо.
Костик обхватил ее шею худыми ручонками и зарыдал еще громче.
Воспитательница – толстая тетка с янтарными бусами на многоярусной шее – потянула ребенка за плечи к себе.
– Пора, Костя, надо обедать идти, а потом спать. Что
Зойка попыталась расцепить Костины руки на шее, но не получилось, он вцепился ей в волосы и заревел с новой силой.
– Отпусти маму, Костя! – Воспитательница какими-то одной ей ведомыми движениями расцепила его пальцы на Зойкиных волосах. – Ну идите ж! – раздраженно оттеснила она ее.
Зоя, оглядываясь, пошла к двери. Щеки жгли собственные слезы вперемешку со слезами Костика.
– Господи! Мамаши эти! Придут на пять минут, потом два часа ребенка успокаивать! – ворчала воспитательница, поднимаясь по лестнице на второй этаж.
Костик перестал громко рыдать и только тихонько поскуливал у нее на руках.
На остановке Зойка утерла слезы и закурила. Нужно еще немного потерпеть, в который раз начала уговаривать она сама себя, совсем немного. Месяц, другой, может, полгода.
Ольгины деньги она почти все положила на книжку, под проценты. Еще подкопит и заберет пацаненка.
Плюясь черным дымом, подошел старый «пазик». Несмотря на то что народу было битком, вокруг Зойки в салоне образовалась пустота.
На кухне ресторана ее ждала гора грязной посуды. Она надела фартук, резиновые перчатки и начала мыть ее с таким остервенением, будто хотела отмыть собственную жизнь. От несчастий. От недоверия к людям. От судимости, будь она неладна. От измучившей ее жалости и нежности к сыну.
Она намоет этой посуды столько, что хватит на счастливую жизнь!
Дарья шла по коридору за Грозовским и слушала, как он отдает Тимуру распоряжения.
– Держи на контроле торты и доделай все по йогуртам. Вернусь, надо будет вызвать заказчиков и обсудить предложения, понял?
Тимур кивал, как китайский болванчик.
– Да, и с типографией разберись, по крайней мере… Галя! – завопил Дима, увидев в конце коридора бухгалтершу. – Меня не будет несколько дней, отправь наши реквизиты в «Высоту». Ну, в эту… как ее… тьфу ты, черт! В «Вершину»! Да, так вот, насчет типографии…
Дарья остановилась, Димка с Тимуром скрылись из виду, повернув за угол.
Она закурила, затянувшись так глубоко, что голова закружилась.
Грозовский выглядел совершенно нормальным. Трезвым. Уверенным. Даже веселым. Он перестал истерить, и это было самым отвратительным, потому что ей стало ясно – он успокоился и принял какое-то решение.
Какое?!
Как это решение укладывается в схему ее игры, которая и так осталась без козырей?
Пришла
– Интересно, куда это он сорвался? – Дарья кивнула в ту сторону, где раздавался громкий голос Димы.
– В городишко, откуда Кудряшова родом, – усмехнулась Катя.
– С чего ты взяла?
– Так он меня за билетами с утра гонял. А перед этим с Ольгой разговаривал по телефону, я слышала. Выяснял географические подробности.
– Забавно. Очень забавно. – Даша выдохнула дым и почувствовала, что ее подташнивает.
Вот почему Грозовский спокоен. Вот, значит, какое он принял решение…
– Похоже, наш Дима во что бы то ни стало хочет вернуть пропавшие деньги! – рассмеялась Катя.
– Да нет, пожалуй, он хочет совсем не это вернуть… во что бы то ни стало.
Даша со злостью затушила сигарету прямо о стену, оставив на свежей краске черный след.
– Даш, ты чего? – удивилась Катя, глядя, как она до крови закусила губу.
– Голова болит. – Даша зашла в кабинет, хлопнув дверью.
Что еще она может сделать для своего счастья? Убить?
Она подошла к зеркалу, посмотрела на свое безупречное отражение. Ну да, убить. Только себя. Чтобы навсегда положить конец этим глупым телодвижениям, которые не приносят ни любви, ни удовлетворения…
Оказалось, что приятные сюрпризы могут случаться даже в этой беспросветной жизни.
Надя дожаривала котлеты, когда на кухню зашел Паша.
– Пришел? – не оборачиваясь, спросила она. – Сейчас кормить тебя буду. Ты б руки пока помыл.
Паша развернул ее за плечи к себе и улыбнулся.
– Закрой глаза.
– Чего это ты?
– Ну, закрой!
Надя зажмурилась – не целоваться же он к ней полезет. Наверное, паспорт наконец сделал, вот и устроил спектакль.
– Открой!
На ладони у Паши лежало кольцо. Белое золото, крупный бриллиант. «Я заколебался без тебя по утрам просыпаться…»
– Ой! Это ж… откуда?!
– Твое?
– Мое.
– Ну, бери, раз твое.
Боясь, что это опять сон, Надя осторожно взяла кольцо, надела на палец.
Кусочек ее жизни вернулся. Хорошо бы и остальное вернуть…
– Я этого лысого как облупленного знаю. Перекупщик. Сколько раз у меня проходил, я уж со счета сбился. Ты как сказала, что он тебя мадам называл, я сразу смекнул – он это. Ну, а остальное – дело техники.
– Ой, Паша! Ой! – Надю захлестнуло такое чувство радости и благодарности, что она бросилась ему на шею и расцеловала в обе щеки. Щеки под ее поцелуями мигом сравнялись цветом с веснушками.
– Что это у вас тут? – раздался строгий голос Анны Степановны.
Надя замерла, чувствуя, что тоже краснеет, отстранилась от Паши.
– Ничего, – хором сказали они.
Мамаша поджала губы, ушла.
Надя с Пашей одновременно прыснули, со смеху покатились, стараясь, чтобы Анна Степановна их не услышала.