Всегда наготове
Шрифт:
Грош цена мудрости, которая не умеет прикинуться глупостью
Колька, лохматый высокий парняга, картинно изогнувшись над ватманом двадцать четвертого формата, по памяти рисовал копию «Черного квадрата» Малевича, а Витька, «сокамерник» по общаге, сидел и привычно свирепо завидовал, оттого что Картина, совершенно ему, кстати сказать, ненужная, будет висеть в спальне девчат, а не над его кроватью.
Колька с тоской встряхнул баночку с краской: ее катастрофически
– А мне можешь такую нарисовать? – подался вперед Витька. – А я краску достану.
– Я не рисую копий со своих копий, но, если достанешь краску и бутылку, могу нарисовать оригинал – черный шести -, нет зеленый восьмиугольник.
– А почему им квадрат, а мне восьми, как его?
– Восьмиугольник. Хлопчик ты многогранный, угловатый и зеленый. За краской идешь?
– Не, я тоже черный – мужского цвета, – Витька выкатил из-под кровати трехкилограммовую банку печного лака. – Как знал, прихватил в котельной.
– Тогда беги за пузырем и поскорей возвращайся: будешь натурщиком и Музой в написании бессмертного полотна.
Витька закраснел от удовольствия:
– Бессмертного – это круто.
– И вечного. Гигантски увеличенная детская пирамидка становится Седьмым Чудом Света и Вечной памятью Хеопсу. Гипертрофированная клякса станет Портретом Твоей Зависти и произведением искусства, а оно принадлежит народу. Ты народ?
– Ясный хрен!
– Заметано! Печной лак хорошо держится на бумаге, а зависть – вечная тема.
– А я завидую? – спросил Витька, натягивая куртку. – Угу. – разоткровенничался вдруг. – Я всем завидую и хочу, как у них.
– Зависть как стимул к достижению, хотя нет, к обладанию. Витя, я работаю уже два часа, сегодня суббота, а у меня ни в одном глазу. Отложим обсуждение вечных тем на… Ты идешь или продолжишь нарушать график развлечений субботнего дня?
– Тебе я тоже завидую: хочу научиться говорить красиво, чтоб любую телку уболтать.
– Витя, потом с ней еще и спать нужно, а у меня принцип: переспал – женись.
– Заливай! Ты же не женат.
– Только потому, Витя, что не могу с ними красивыми уснуть.
– Прикалываешься… Запомню и перед девчонками потом понтанусь.
– Иди уже. Можно и запомнить чужой юмор, но лучше создавать свой, а для этого, как говорится в известном фильме: «Книжки надо читать… научные».
Колька задумчиво посмотрел на закрывшуюся за Витькой обшарпанную дверь, перевел взгляд на картину:
– Верх, низ, лево, право. Как тут Малевич ориентировался? Сохни, живопИсь.
Перебросил лист на свою кровать и, достав из тубуса свежий, расстелил, придавив стаканом и пол-литровой банкой с солью. Быстро набросал карандашом восьмиугольник, но тормознул и потянулся за сигаретами:
– А паренек-то у нас не простой.
Колька вспомнил, как год назад пришел в бригаду Витька, рыжий косноязычный деревенский недотыка.
– Витя, будем стоять
– Да, не знай, чо делать та.
В комплексной строительной бригаде каждый и стропаль, и монтажник, и каменщик, и плотник. Деревенская привычка постоянно быть в работе, хваткие мозги, крепкие руки и простецкий юмор, когда смеялись не над анекдотом, а над рассказчиком, быстро сделали Витьку своим в бригаде. Недотыка быстро наливался опытом, а глаза его посматривали из-под плохо расчесанной челки очень не глупо.
Вскоре открылся и «пунктик» – цель приезда на Крайний Север:
– Мы у себя по Телятникову в кирзачах, в телогрейках, «Беломор—Приму» курим. Один председатель прикинут по-черному: шляпа, костюмчик, галстук; вылезает из «Волги», «Золотое руно» с фильтром в зубах. Сволочь. Сдохну, а на машину накоплю и по Телятникову, мимо сельсовета в костюме и в шляпе проеду.
– А галстук?
– И в галстуке!
Как не крутись, а пунктик выглядел позицией, которой Колька как художник пренебречь не мог, и решительно потянулся за стирашкой. Так сяк прикинул и провел длинную черту наискось по листу, стер и заменил волнистой:
– Завидовать – это не прямо, завидовать – это криво!
За дверью приблизились шаги, и в комнату зашел Витек.
– Легок на помине, – Колька присмотрелся к его лицу и решительно провел две прямые от верхнего края волнистой. – Витя, суетись, работай, стол накрывай. Картина не должна выглядеть статичной, искусство должно быть живым. Хлеб, если тараканы не съели, порежь. Сколько взял?
– Две, чтоб потом не бегать.
– Умный человек, уважаю. И, надень каску для полноты картины.
– Угу. Щас!
– Только на пять минут: мне нужен штришок. Доминанту в тебе я уже определил, но ведь ты хочешь похожести?
Витькино лицо расплылось и поглупело. Сняв с гвоздя, покорно надвинул на лоб строительную каску и враждебно уставился на Кольку. Тот торопливо вел черту вниз, остановился, поправил на Витькиной голове каску и добавил к прямой пару сантиметров:
– Все, снимай.
С каской была своя история. По деревенской привычке тащил Витька со стройки все, что на глаза попадалось, превращая потихоньку общаговскую комнату в склад стройматериалов:
– А чо? Будет квартира – пригодиться.
Однажды во время затянувшегося из-за отсутствия раствора перекура, когда большая часть бригады резалась в «дурака», Витька сидел у печки, крутил в руках каску и сосредоточенно о чем-то раздумывал.
– О чем задумался, детина? – спросил Колька.
– Да вот, не пойму: на кой хрен мне эта каска дома нужна?
На другой день Колька обнаружил каску в комнате на гвоздике, рассказал в бригаде, и шуточкам теперь не было конца.
Витька, тем временем, приспособив вместо стола табурет, открыл и вывалил ножом на сковородку две банки «каша с мясом», гречневую и рисовую, поставил сковороду на плитку и налил по полстакана водки: