Всегда подавать холодным
Шрифт:
– Ты Кузьма, верно?
Ямщик угодливо кивнул.
– Давай по порядку, Кузьма. Меня зовут Андрей Васильевич. Ничего не бойся, мы просто с тобой немного поговорим, и ты пойдёшь домой, хорошо?
Ямщик опять кивнул. Теперь недоверчиво, но с надеждой.
– Просто расскажи, как и где ты нашёл мёртвого гусара и что вообще видел вокруг тем часом.
– Барин… – неуверенно начал Кузьма. – Барин, так ведь не мёртвого я его нашёл…
– Хорошо, изволь по порядку… С самого что ни на есть начала.
– Говорил ведь мне Сенька… – плаксиво пробормотал ямщик. – Брось ты его от греха… Ведь
– Подожди, так что же, это ты его отвозил?
– Да как не я? Туда, на Галерную, и отвёз, он денег дюже дал, сказал ждать. Я и ждал, барин. Исправно ждал. Их благородия долго не было, почитай, часа два. Потом вышел, качается как шатун зимой да и упал в самую пыль-то. Я к нему, тащу с мостовой-то, а они в кровище все, благородие-то!
– Так ты, выходит, и видел, в какой дом он вошёл?
– Никак нет, барин, того я не видел, – заморгал птичьими глазками Кузьма. – Там ведь проулок и арка, вот в неё их благородие и шмыгнул, то есть… прошёл. А я, ей-богу, ждал, как уговорено было. У дома нумер четырнадцать.
– Хорошо, Кузьма. Далее что было?
По всему было видно, что Кузьма пришёл в обыкновение и весьма осмелел. Рихотину уже не приходилось вытягивать из него слова.
– Я к нему с уважением, дескать, ваше высокородие, будьте добры-любезны в колясочку, а он лицом белый совсем и кровищи под ним целая лужа! И всё ружьё какое-то спрашивал! Так и отошёл у меня на руках, упокой, господь, душу его! – он трижды быстро перекрестился.
– Погоди-ка! Какое ещё ружьё? При нём было оружие? Когда на набережной в коляску садился?
– Нет, барин! Только сабля при нём была. Чудо как красив был, мундир, весь в зол…
– Тогда про какое ружьё он спрашивал? – перебил ямщика Рихотин.
– Да бес его знает, барин! Только дыхание у него уже запиралось, а он всё: «Ружь-ё, ружь-ё, ружь-ё». Потом булькнуло в горле, как будто из полного штофа бражку выпростали, и затих. Только зенки застыли, как небеса голубые. Тут как раз Сенька из-за угла выехал, господина какого-то на Невский везёт, я его с оказией и послал в управу.
Получалась какая-то чертовщина. Ясности рассказ свидетеля никакой не приносил. Рихотин прикинул, что на Галерной сплошь казённые здания, казармы, конюшни да особняки, надо будет выехать и на месте полюбопытствовать, куда мог заходить убиенный.
– По дороге говорил что-нибудь?
– Кто, я? – поднял брови Кузьма.
– Да нет же, гусар этот.
– Никак нет, барин. Молчать они изволили полдороги, спали потому как.
– А где ты, Кузьма, его подобрал?
– Да на Выборгской стороне, их благородие там квартировать изволили, я когда коляску подавал, оне как раз и спустились с крыльца. Гошпитальная, дом нумер шесть. Там Кривоносов доходный дом держит.
Рихотин записал адрес. Прикинул. С Выборгской стороны ехать три четверти часа, это если средь дня, а поутру и того меньше. Гусар вышел из дому, был навеселе, стало быть, ночь не спал, маловероятно, что веселился один, должны быть и товарищи. Затем за каким-то бесом поехал на Галерную, велел ямщику ждать и через два часа был убит. Ограбление?
Он перевёл взгляд на Кузьму.
– Вот что, милейший. Спасибо тебе, что всё как есть рассказал. Ты можешь идти.
Ямщик всё так же хлопал глазами и удивлённо спросил:
– А Сенька?
– Какой ещё Сенька? – Рихотин тяжело поднялся, стараясь не сильно опираться на ноющую ногу.
– Приятель мой, коего я с оказией отправил. Их благородие его в подвал заперли. – Ямщик кивнул куда-то за дверь.
Граф вздохнул.
– Иди, Кузьма, я разберусь, отпустят твоего Сеньку.
Едва дверь за тщедушным ямщиком закрылась, в кабинет заглянула огромная голова Выхина:
– Позвольте-с, ваше сиятельство?
– Да, заходите, Иван Артамонович.
Выхин служил в присутствии уже несколько лет. Рихотин понимал, что этот человек с раздражением воспринял его назначение на начальствующую должность и рано или поздно, но всё же придётся доказывать Выхину свою неслучайность и состоятельность. За те несколько недель, что граф успел отслужить в Управе благочиния, его мнение о приставе оформилось первыми выводами. Выхин был туповат и чрезвычайно высокомерен. Такое бывает, когда человек выслуживается в первые чины и мгновенно забывает ту среду, из которой сам вышел, более того, испытывает к ней отвращение и при случае всячески старается употребить свою власть. Не далее как вчера Рихотин наблюдал отвратительную картину, как Иван Артамонович передавал драгунскому конвою задержанного за дебош пьяного солдата. Румяный и дородный Выхин по дороге до арестантской кибитки отвесил тому несколько весьма чувствительных тумаков. Рихотин ещё со службы на флоте всегда был против телесных наказаний, и зрелище, которое он наблюдал из окна вчера, его изрядно разозлило. С другой стороны, стоило признать, что Выхин прекрасно знал делопроизводство, в исключительном порядке содержал все служебные бумаги и прекрасно знал все закоулки Петербурга. Ссориться с ним Рихотину не хотелось, пригодится ещё, но небольшой урок был просто необходим.
– Ваше сиятельство, мы что же, отпускаем этих колодников? – недоуменно спросил Выхин.
Рихотин расстегнул ворот сюртука и вытер платком шею. Что за жара сегодня? Ни ветерка!
– Да, разумеется. А почему мы их должны задерживать?
– Так ведь… Может, кто из них и убил?.. – пробормотал Выхин.
– Ну поразмыслите, Иван Артамонович, зачем убийце бежать в управу и вызывать приставов, когда можно просто скрыться? Зачем вы задержали человека, который донёс о преступлении?
– Так, ваше сиятельство, я думал до выяснения…
– Вы, Иван Артамонович, такими решениями отворотите людей от полиции. Кучеры, дворники, булочники, даже прачки с горничными не должны испытывать перед полицейским приставом страха. Иначе в другой раз этот Сенька, увидев, как чинится непорядок или злодейство, проедет мимо, а нам с вами дознаться после о виновных ещё затруднительнее будет. А посему, – Рихотин сделал паузу и посмотрел Выхину прямо в глаза, – вы не просто его тотчас же выпустите из холодной, но ещё и извинитесь за это недоразумение. И сделаете это при мне.