Всегда подавать холодным
Шрифт:
Константин надел поданный слугой бикорн и медленно пошёл в парк.
Вот уже восемь лет, как он брат императора и наследник престола. Прошло столько времени, а воспоминания никак не оставляют. И никуда не делся страх. С детства порывистый и впечатлительный (кровь отца), увлечённый символизмом и мистикой, он часто приезжает к Михайловскому замку. Он не может заставить себя войти внутрь, но подолгу в наступивших сумерках смотрит на окна отцовской спальни. По Петербургу ходят слухи о появлении призрака несчастного Павла в этих окнах. Правда ли? Великий
Аллея парка была засажена липами, Константин помнил, как детьми они с Сашей убегали от Лагарпа удить рыбу на Малую или Большую Невку. Снасти им давал старый дьячок из Предтеченской церкви, купол которой уже показался из-за деревьев. Теперь Каменноостровский дворец был любимым дворцом императора. Александр говорил, что ему нравится здесь свежий воздух и близость воды, парк, располагающий к прогулкам, но вся столица знала, что тянет сюда императора не только любовь к уединению. По другую сторону Малой Невки располагался особняк Нарышкиных, где его брат часто проводил ночи у замужней хозяйки, Марии Нарышкиной.
Константин издалека узнал фигуру брата. Император стоял, заложив руки за спину, и задумчиво глядел на реку. Высокий красавец с умным, чуть высокомерным взглядом, Александр был одет в чёрный мундир с золотыми эполетами. Высокий воротник доходил до линии курчавых бакенбард, голова не была покрыта, и летний ветерок ворошил волосы. Он обернулся, увидев брата, и они обнялись.
– Вот смотрю на реку, – начал император, – помнишь ли, как в воду вон там, за берёзками, прыгали?
– Как не помнить, Саша? Ты и ножичком на коре похабное слово вырезал.
Они рассмеялись.
– До сих пор начертано, я проверял, – Александр положил руку брату на плечо. – Тихо здесь. И думается славно.
– Государь, что-то случилось? – генерал хорошо знал брата и по его глазам видел, что какая-то мысль тревожит Александра.
– Знаешь, а я тебя позвал пожаловаться. На твоих кавалергардов.
Константин удивлённо вскинул брови.
– Да, да, на них. Представь себе, вчера поздним вечером двое офицеров наняли лодку. Как тебе известно, полк расквартирован на том берегу, – он кивнул на реку. – Так вот, два кавалергарда причалили к окнам покоев императрицы. С собой у них была припасена не то гитара, не то бандура, сие не так уж и важно. Они прямо в лодке исполняли под окном Лизы серенаду! И недурно, кстати, исполняли, позволю заметить!
– Государь… Я… Мерзавцы задержаны? – Константин кипел от злости.
– Нет, конечно. Увидев ялик охраны дворца, эти певуны налегли на вёсла и вошли в устье Чёрной речки, ялик, преследуя их, сел на мель. Подозреваю, что не далее как завтра по Петербургу разнесётся новый анекдот.
– Государь, найдём пакостников! Кто бы ни были, невзирая на заслуги, в дальние гарнизоны поедут!
– Нет, Костя. Не будем смешить свет, – он повернулся к брату лицом, – я хочу, чтобы ты их нашёл и мне представил.
Генерал раздражённо закусил губу. Глаза его горели от ярости, но он сдерживал гнев внутри. Александр тоже прекрасно знал брата,
– Ну как же можно в дальние гарнизоны таких молодцов? У одного прекрасный баритон, у другого – тенор. Хочу презентовать им полста бутылок шампанского из императорского погреба.
Константин вздохнул.
– Вы слишком добры, Ваше Императорское Величество!
– Я вижу, ты ещё хочешь что-то сказать? Ну? Говори, говори, я дозволяю. Ты один из немногих, кто ещё может говорить мне то, о чём помышляет. Мне это весьма приятно, Константин. – Император улыбнулся и расстегнул ворот мундира.
– Я скажу не как ваш подданный, государь. Скажу как брат. Саша, остановись! Остановись, неужели ты не видишь, что происходит вокруг? В салонах болтают невесть что, в гвардии появляются тайные общества, где офицеры не просто играют в «Фараона» за пуншем, а обсуждают идеи парламентаризма! Хвалят Сперанского с его проектами перемен, восхищаются Бонапартом и Республикой! Совершенно ушёл страх перед государем! Ты расшатываешь устои, на которых держится твой престол! Вокруг тебя люди, которые подталкивают к пропасти. Кочубей, Строганов, Новосильцев…
Они брели вдоль причала, солнце зашло за набежавшие невесть откуда облака, и свежий ветер с реки принёс долгожданную прохладу. Александр задумчиво слушал брата и глядел под ноги. При упоминании фамилий своих ближайших советников он вздрогнул.
– Мир меняется, Костя. И монархиям следует меняться. Погляди, что было во Франции… Время абсолютной, ничем не ограниченной власти подходит к концу. Либо это сделаю я, причём сделаю так, как необходимо мне, либо… Они… – он неопределённо кивнул головой куда-то за спину, и Константин не понял, кого он имеет в виду. – Ты упомянул наш Негласный комитет… Чем же он тебе, позволь узнать, не угодил?
– Чем не угодил? – усмехнулся Константин. – А «Указ о вольных хлебопашцах»? Виданное ли дело давать крепостным право выкупа земли? Много ли, позволь спросить, крестьян смогли внести за себя деньги? Я уж не говорю о том, много ли было освобождено помещиками добровольно?
– Не много. Но мы на многое и не рассчитывали. Указ был нужен для того, чтобы понять, насколько империя готова к следующему шагу… – он подобрал лежавший на тропинке камешек и с силой бросил его в воду.
Константин молчал. Он был поражён. Наконец смог выговорить:
– Это…
– Да, да, Костя. Отмена крепостного права. – Император смотрел прямо в глаза брату. – Государственный совет, разделение властей…
– Саша… – прошептал Константин. – Саша, не делай этого! Они придушат тебя, как придушили отца!
На лицо Александра легла тень. Уголки губ нервно дёрнулись, и он отвернулся. Константин переваривал услышанное и нервно мял шёлковую перчатку.
– Но это всё – весьма нескорый прожект. К сожалению или счастью, – наконец задумчиво произнёс император. – Грядёт большая война. Бонапарт не остановится. Я видел это в его глазах там, в Тильзите. Любой заключённый мир для него – это передышка между войнами.