Всегда только ты

Лиезе Хлоя

Фрэнки крутит тростью и на повышенных тонах диктует что-то в телефон, на лице неизменная хмурая гримаса. Это вызывает у меня желание бросить её телефон через плечо и целовать, пока широкая улыбка и одна глубокая ямочка на щеке не озарит её лицо чистой радостью.

Но я не могу. Мне приходится смотреть, как она подкалывает парней, сцепляется с Робом по поводу «Офиса», ставит Крису подножку, когда он разыгрывает её и притворяется, будто нечаянно опубликовал твит с обнажённым селфи. Фрэнки не моя. Она принадлежит команде. Или, точнее, мы принадлежим

ей. Она всех нас загнала под свой каблучок. Потому что она прикрывает наши спины, держит нас в узде, показывает, как справляться с троллями и как не сойти с ума, имея дело с соцсетями.

И она всегда рядом, стабильная и верная. После завершения сезона я буду скучать по времени, когда проводил с ней практически каждый день. Хуже того, если после этого сезона она уйдёт учиться на юрфак и не захочет того же, что и я, если в будущем нас ничего не ждёт, и мне придётся попрощаться с ней, я буду опустошён.

От одной лишь мысли об этом у меня подскакивает давление. Я отвожу взгляд от неё и отвлекаюсь на шнурки коньков, убеждаясь, что они туго завязаны. Сейчас не время поддаваться эмоциям и раздражению. Сейчас надо сосредоточиться на игре, на моменте прямо передо мной.

— Не беспокойся о завтрашнем дне. Завтрашний день сам о себе побеспокоится, — всегда говорил мне папа. Но с другой стороны, у него есть та жизнь, которой ему хочется — любимая жена, выводок детей, о котором он мечтал, своя семья. Легко ему говорить. О чём беспокоиться, если всё идёт по-твоему?

Когда координаторы команды собирают нас и направляют по туннелю, моё тело расслабленное и тёплое, а плечо под щитками перебинтовано для надёжности. При полном вращении рукой я почти не вздрагиваю от боли, и голова не болела 72 часа. Во время прошлой игры мне наконец-то разрешили участвовать, но тренер дал мне вдвое меньше смен, чем обычно.

Я поворчал, а он сказал мне поговорить с Эми. Эми сообщила, что мне вообще повезло оказаться на льду. Так что я закрыл рот, а потом чуть не потянул мышцу — так широко улыбался, когда сегодня тренер сказал, что мне одобрили полноценное игровое время на льду.

На льду Миннесоты энергия буквально осязаемая, переполненная жаждой проявить себя на вражеской территории. Два дня назад мы едва продрались дальше со счётом 3–2, но это было грязно и неуклюже. Мы не выложились по полной, и сегодня самое время вернуться к нашему стилю игры, а не поддаваться чужому.

Парни тихие, пока мы катаемся и разминаемся, и каждый из нас в своём настроении перед игрой. Когда я снова украдкой смотрю на неё, Фрэнки до сих пор уткнулась в телефон и бурчит себе под нос. Её волосы спадают почти чёрной волной по плечам, и я сжимаю ладонь в перчатке, испытывая рефлекторную потребность заправить пряди ей за ухо.

Какая жестокая ирония — два моих самых важных интереса противоречат друг другу: выиграть Кубок Стэнли и завоевать сердце Фрэнки. Чем дольше затянется плей-офф, тем дольше мне придётся откладывать отношения с ней. Обычно ирония показалась бы мне забавной.

Не в этот раз.

Кто-то орёт

о приближающейся шайбе, выдёргивая меня из моих мыслей.

«Соберись, Рен. Сосредоточься на здесь и сейчас».

Я ловлю шайбу и прибавляю скорости, играю клюшкой, разворачиваюсь, совершаю обманные манёвры, отдаюсь во власть мышечной памяти.

Голоса эхом отдаются вокруг арены, но мой слух сосредотачивается на успокаивающих звуках тихого влажного льда, царапающих звуках коньков, пока я кружу и еду задом наперёд. Мой разум притихает, тело обретает равновесие. Глубоко дыша, я впитываю это ощущение мороза в воздухе, обжигающий холод переполняет мои лёгкие.

Чистое умиротворение.

Пока я не поднимаю взгляд и не встречаюсь глазами с Фрэнки. Её лицо напряжено в такой манере, которой я не видел прежде. Она выглядит обеспокоенной и нервничающей. Подъехав в её сторону, я останавливаюсь у скамейки. Пальцы одной руки запутались в подвесках её ожерелья, другая сжимает телефон до побеления костяшек.

— Что случилось? — спрашиваю я.

Она сглатывает, её взгляд бегает по моему лицу.

— Ничего.

— Очевидно же, что это не так. Ты выглядишь встревоженной.

Она убирает руку от ожерелья.

— Я бы хотела официально попросить тебя сегодня не получать по башке. Вот и всё.

Я хмурюсь, развернувшись ровно настолько, чтобы отбить шайбу от себя, вернув её Крису на лёд. Затем поворачиваюсь обратно.

— Я всегда стараюсь не получать травм, Фрэнки.

— Но когда мы в последний раз были здесь, это не помешало тебе размазаться по плексигласу, — ворчит она.

Мои губы изгибаются в лёгкой улыбке.

— Франческа, — я наклоняюсь поближе. — Ты волнуешься за меня?

— Нет, — она морщит нос и перебрасывает волосы за плечо. — И отодвинься. Ты воняешь как потный хоккеист.

— Я и есть потный хоккеист, Франческа. Думал, ты уже привыкла к запаху спустя столько времени.

Она закрывает глаза, будто ищет в себе безмятежность и не находит.

— Просто напоминаю тебе, что всем будет лучше, если сегодня ты побережёшься.

Моё нутро сжимается от прилива нервного счастья. Фрэнки заботится обо мне достаточно, чтобы переживать, вдруг я пострадаю. Достаточно, чтобы хмуро смотреть на меня через весь лёд и небрежно попросить меня поберечься.

Крис посылает шайбу обратно в мою сторону. Я ловлю её клюшкой и слегка гоняю из стороны в сторону.

— Не волнуйся, alskade. Я буду осторожен.

Она хмурится ещё сильнее.

— Ну естественно, ты говоришь на одном из немногих европейских языков, с которыми я не знакома. То слово на йоге. И теперь это. Не нравится мне это внезапное использование второго языка, Сорен.

— Хм, — отбив шайбу к Франсуа, который далеко не ожидал этого удара, я заслуживаю одно из его красочных французских ругательств. — И это из уст женщины, которая трещала на итальянском за моей спиной во время йоги с Фаби. Весьма лицемерно.