Всегда Ты
Шрифт:
— Сколько, КАтёнок?
Господи, ДОСТАЛ!
— ОДИН! — рычу, ища его руку.
— Ты кончала с ним? — продолжает он свой неуместный опрос, ловя мою ладонь и сжимая её в своей.
— Паша… — прошу тонким голоском. — Ну, ещё…
— Кончала?
— И…иногда…
— Где он сейчас?
— НЕ ЗНАЮ Я!
— Как его зовут?
— ВАНЯ!
Он тянет мою руку и кладёт её мне между ног со словами:
— Давай сама…
Закусив губу и зажмурившись, начинаю касаться себя. Хорошо, что темно, а то бы я очень смущалась. Паша привстаёт и, жёстко
Моя голова ударяется о спинку кровати.
Кричу, начиная содрогаться от оргазма.
Паша стонет и тянет извивающуюся меня на себя. Сжимает меня в руках, заставляя оседлать свои бёдра. Обнимаю его голову руками и прижимаю её к своей груди. Хватаю ртом воздух, трепыхаясь в его хватке. Благов давит на мою попу, комкая в руке ягодицу, делая два финальных удара. Накрывает второй рукой мою грудь и кончает с глухим стоном.
Моё сердце колотится как ненормальное. И его тоже. Его грудь покрыта испариной. Меня окружает мускусный запах наших тел.
Это самое интимное, что случалось со мной в жизни. Это только наше. Мы голые и мы пропахли нашим сексом.
Блаженно улыбаюсь.
Почему он так хочет меня? Худющую и с плоской грудью? Не всё ли равно?
— Бл*ть…вот знал же… — сетует Паша, выскальзывая из меня.
Опускается вместе со мной на кровать, не разжимая рук. Гладит меня по голове и накрывает нас одеялом. Просовывает колено между моих ног, путая их со своими. Мои ноги заканчиваются на уровне его голеней. Волоски щекочут внутреннюю поверхность моего бедра.
Блаженство…
— Ммм?.. — отзываюсь безразлично.
Кажется, у нас случился тот самый поцелуй с последствиями.
Мне сейчас на всё плевать. Хочу просто мурлыкать.
— Что у тебя там по дням для залёта? — устало интересуется Паша, целуя мой лоб.
— Не знаю… — отвечаю честно, целуя его грудь.
У меня вообще цикл непостоянный.
— Ну, вот кто бы сомневался… — юродствует он, укладывая мою голову на свой бицепс. Поднимает пальцами мой подбородок и целует мой нос, безошибочно найдя его в темноте. — Я удивлён, что ты знаешь, откуда дети вообще берутся…
— От розовых единорогов?.. — фыркаю, жмурясь от счастья.
— Ага, почкованием.
Хихикаю.
Паша выдыхает и откидывает голову на подушку.
Я не хочу спать. Не хочу проспать ни одной минуточки. А ещё мне кажется, его что-то беспокоит, потому что он не расслабляется. Он напряжён.
— Я выпью таблетку и всё… — говорю тихо, найдя самую очевидную причину его состояния.
— Какую таблетку? — выныривая из своих мыслей, спрашивает Благов.
— От беременности…
— Замахаешься их пить… — сообщает он, протирая рукой глаз.
— О…да?.. — нахожу я нужным спросить.
— Да.
Поразительное легкомыслие, но мне, если честно, пофиг. Стать матерью в двадцать четыре? Это не рановато? А Паше тридцать два. Я не думала о детях вообще, поэтому у меня пока никаких соображений.
Посчитав тему исчерпанной, Паша вновь погружается в молчание.
— Почему…ты пришёл? — тихонько спрашиваю я, нежась в тепле и безопасности.
Его пальцы глядят мои позвонки. Я даже повеселиться не могу, так мне хорошо.
— Хотел тебя пожалеть… — тихо и отстранённо говорит он. — И еды принёс.
Улыбаюсь, сникая на глазах. Я сейчас отрублюсь. Нужно…завести будильник. У меня же нет телефона…
— КАтёнок… — спрашивает Благов, прижавшись губами к моему лбу.
— Ммм?
— Ты знаешь, кто мои родители?
Не припоминаю.
— Президенты?.. — мурчу, засыпая.
Паша подозрительно молчит.
Глава 19
Болтаю ногой, ощущая на коже ласковое касание обеденного солнышка. Листаю мышкой график учебного процесса, чтобы сделать вид, будто над чем-то работаю.
На самом деле я думаю о Благове. О чём же ещё мне думать?
Он приедет за мной в два. Сейчас почти половина первого.
Вздыхаю, подперев рукой подбородок.
Он уже выехал? Такие пробки…
Солнце заливает помещение кафедры, струясь через большие окна старого здания. Ему почти восемьдесят лет. Оно, как и многие другие постройки тридцатых годов, наследник итальянского Возрождения с поправкой на «советскость». В общем, здесь царят огромные окна (из-за которых зимой жуткая холодрыга), коридоры и арки. Поскольку я люблю старые здания и мне интересно всё на свете, я изучала его историю, но там совсем ничего примечательного, кроме того, что в девяносто третьем году его передали на баланс моей альма-матер.
Поглядываю на часы, считая минуты, и восстанавливаю в голове свой цикл. Я отмечала дни в телефоне, но теперь эта информация ушла в чужие руки. Смотрю на потолок и прикидываю.
Это чудовищно, но я совсем не волнуюсь. Есть только один мужчина во вселенной, от которого я хотела бы родить ребёнка. Возможно, не прямо сейчас. Дети для меня что-то далёкое и абстрактное. Маленькие кричащие карапузы. С карими глазами и упрямыми пухлыми подбородками.
Кусаю губу, улыбаясь.
Слышу тактичное покашливание и мгновенно встряхиваюсь. Принимаю серьёзный вид и натыкаюсь на изучающий взгляд заведующего кафедрой. Непроизвольно тяну руку к персиковому шарфику, повязанному вокруг моей шеи. Ругаю себя, потому что этот жест ужасно кричащий о том, что я под ним что-то прячу.
Чувствую, что начинаю краснеть.
Вот чёрт.
Я под ним прячу два засоса. Благову нужно прекратить это делать.
Опять улыбаюсь, скрывая лицо за чайной кружкой.
— Катерина, как твоя методичка? — спрашивает Михаил Семёнович, надевая очки в толстой роговой оправе, чтобы лучше видеть, как я буду смущаться и изворачиваться.
Нас в просторном кабинете сейчас шестеро. А вообще пятнадцать.
Откашливаюсь и беспечно отвечаю:
— Уже отдала на вёрстку!
Это абсолютная ложь, но я вру иногда через силу.